Блюз мертвых птиц

— Я проверил кабинет старика, сказал он, — он стерилен. Мы никогда не докажем ничего из того, что узнали об этих людях. Приятель, я уверен, что поступаю правильно. Эти парни все еще могут быть поблизости.

Он ждал моего ответа.

— Дэйв?

— Давай, — сказал я.

Клет Персел открутил пластиковую крышку сигнального факела, перевернул ее, чиркнул кончиком по зажигательной полосе и бросил нестерпимо яркий факел в гостиную. Либо потому, что дом уже разогрелся от начатого Гретхен пожара, либо от притока холодного кислорода с улицы комнаты мгновенно наполнились розоватым светом, напоминающим закат во время зимнего солнцестояния. Свечение становилось все ярче и, казалось, пронизывало обои, дубовые полы, ореховые балюстрады, антикварную мебель и книжные полки, заполненные редкими экземплярами книг в кожаных переплетах. Мы, пятясь, покинули кухню, выйдя через дверь на ночной холод, наблюдая, как дом загорался в странной и непреклонной последовательности, словно кто-то бегал из комнаты в комнату, включая лампы в красных абажурах.

Я не слышал звона бьющегося стекла, не слышал взрывов газа или громкого треска, возвещавшего о кончине деревянных построек и перекрытий в огне пожара. Вместо этого плантация «Кру ду Суд» тихо оседала, шепотом досказывая ветру последние страницы своей истории. Искры срывались с крыши, и единственное земное напоминание о рабах и заключенных, построивших и ухаживавших за плантацией все эти годы, постепенно исчезало в облаке дыма.

Мы с Клетом направились к руслу высохшего ручья к Алафер, Хелен и Гретхен. Наши ранения были серьезными, но мы знали, что выживем. Мы шли не в ногу друг с другом и со всем миром и, осознавая это, держались друг за друга, как два человека в шторм, а дом позади нас горел так ярко, что наши спины, должно быть, светились от жара.

Эпилог

Весной мы с Молли и Алафер вернулись в наши излюбленные места в Ки-Уэст, а спустя три дня к нам присоединился и Клет Персел, поселившийся в мотеле на самом берегу. Ки-Уэст — прекрасное место, во многом напоминающее мне Новый Орлеан, с характерными домишками, похожими на имбирные пряники, пальмами и ощущением благородного упадка в атмосфере неонового показного разврата, который на самом деле был не более чем иллюзией. Хотя когда-то это действительно было так. Как и южная Луизиана, Ки-Уэст зародился как оторванный от основного мира уголок французской и испанской колониальной истории, мигрировавший через Карибское море и закрепившийся на южной оконечности Соединенных Штатов.

Культура здесь была прямо противоположна эпохе Просвещения. Местное население составляли в основном пираты и рабовладельцы в компании мулаток и испаноязычных проституток, а также американские искатели приключений, надеющиеся обрести персональные феодальные княжества в Вест-Индии и Никарагуа. Под показушной шелухой христианства прятался языческий мир. Это было убежище людей, которые никогда не смогли бы жить в обществе англосаксонского происхождения под предводительством потомков пуритан. Роскошь и корысть заменяли общественную мораль, а те, кому это не нравилось, могли отправляться копать картошку в Джорджии.

Воздух здесь практически круглый год пах теплом, солью, дождями и тропическими цветами со всего мира. Зима же совсем не была похожа на зиму, и в этом, возможно, заключался главный шарм Ки-Уэст. Ведь если нет тяготящего чувства приближающейся зимы, если дни не становятся тусклее и короче, то и мысли о неизбежном приближении смерти перестают так тяготить.

А когда погода мягка и приятна, когда каждый новый день приносит все то же удовольствие любимого времени года, мы начинаем верить в то, что весна и длинные солнечные дни — это все-таки навсегда. Когда летним вечером, задирая голову вверх, мы видим свет, словно пойманный небосводом в сети легких облаков, быть может, мы заглядываем сквозь замочную скважину в наше будущее, нежели просто наблюдаем сезонный феномен? Быть может, все действительно только начинается?

Мы ныряли с аквалангами с рифа «Седьмая миля», рыбачили с троллингом на марлина, а вечерами пекли красную рыбу в фольге на мангалах прямо на пляже перед нашим мотелем на самой южной точке острова. Ночами волны чернели и покрывались пеной, разбиваясь о песок, а на рассвете, когда звезды начинали тускнеть в небе, солнце вдруг поднималось безо всякого предупреждения взрывом ярчайшего света на восточной оконечности мира, и вода за окном нашего номера становилась плоской и безмятежной, бирюзовой или голубой, временами трепеща от капель дождя или вторжения летучей рыбы, парящей над ее поверхностью, словно пытаясь начать новый виток эволюции.