Еще одна пятиминутная вечность разрывается тихим-тихим звуком. Вот теперь, похоже, и Деайниму страшно. Легкий, шипящий полусвист-полузвон, только очень тихий, Змея. Деайним застывает. Может, все и обойдется, если не подавать признаков жизни. Одри внутри себя издает такое же шипение. Вот уж тут извини. Многие земные змеи могут найти жертву по ее теплу — инфракрасные лучи чуют. А у летучих мышей — ультразвуковой локатор. Насчет ультразвуков и инфралучей, Дени, ты все равно ничего не поймешь. Но лучше бы тебе исходить из того, что это милое создание тебя видит.
И вот тут Одри допустила свое первое нарушение. Не заботясь ни о чем, она взялась за мыслеблоки Деайнима и сформировала из них: «Видит. Видит». Свою мысль она передавать не стала, уже за одно это ее могли бы отчислить из наблюдателей. Она поступила еще того хуже. Прооперировала чужую мысль. И дай-то бог, чтоб носитель не понял. Правда, ему сейчас не до того, но только бы не понял, И все же Одри не раскаивалась в своем поступке. Ни тогда, ни потом. Ее вмешательство спасло Деайниму жизнь. Вместо того чтоб ждать, пока змея уползет, он принялся ждать, когда она нападет. Бросок был почти беззвучным — так, журчание чешуи взметнуло пыль, но Дени уловил направление звука, отпрянул, только руки его коснулся мгновенный холод, рука сжалась, холод бешено рванулся из ладони, рывок немедленно перехвачен другой ладонью, она едва смыкается, значит, перехвачено правильно, у самой головы, да здравствует каторга, ура, риалот, жми, жми сильней, твои руки теперь не для алоты, но задушить они могут. Сказать, как всегда, легче, чем сделать, тело змеи так и бьется, то шлепая по коже сапог и корсета, то в кровь обдирая руки и грудь. По страшной иронии судьбы змеиный хвост захлестывает шею Деайнима, сильный удар по сонной артерии, Деайним обмяк, но ладонь его не разжалась, напротив, дикий страх стиснул пальцы и вдавил глубоко, так глубоко, что покрытая чешуей кожа лопнула под ними, холодная мускулистая петля на шее дернулась и бессильно повисла. Вот она, суть твоего страха. Петли ты боишься, Дени. Так боишься, что рука твоя сделала невозможное. Змеиная шея раздавлена в кашу, и каша эта лезет сквозь судорогу пальцев. Кровавая мезга стекает на пол. Деайним с трудом разжимает руку. Бряк. Змея упала. Надеюсь, она здесь одна.
Эти четыре слова устало отдались в голове Деайнима. А Одри истерически хохотнула. Не мертвая змея ее развеселила (фу, гадость!). Насмешило ее то, чего Деайним знать не мог: эти четыре слова родились в ее и его рассудке одновременно, звук в звук.