Ближе смерти и дальше счастья

Через несколько часов Одри ругала своего носителя на все корки. На те самые, которых он и в зубах не держал. Деайним нервничал, но Одри-то нет, и ей было совершенно ясно, что пора бы перекусить. Деайним же в ответ на предложение Руа-Танга заморить червячка только головой покачал. Червячок был уже размером с изрядную кобру, но Деайним не ощущал этого. Кобру заклинала Одри. Деайним не думал о еде, да и едва ли о чем-нибудь думал. Перед высадкой он даже нервничать перестал. Только неприятное вибрирующее нечто мешало Одри. Чтобы сосредоточиться, Одри ухватилась за эту вибрацию, перевела ее в образ вибрирующей струны и попыталась определить тональность и интонацию. Вибрация воплотилась в насмешливый низкий до-диез. Затем внезапно оборвалась. Одри замерла. Неужели Деайним успокоился из-за ее упражнений? Плохо. Нельзя проявлять себя так явно. Притом она не уловила, когда это он взял себя в руки. Правда, она была занята. Но впредь стоит быть осторожней, не влиять на клиента без надобности. Собачья все же жизнь. Носитель на тебя влияет, а ты на него — не моги. Неровен час обнаружит, что им что-то управляет, а тогда… Ладно еще, что у Деайнима сильное тело, мускулистое, неодышливое, и если забыть, что он мужчина, а она — вовсе наоборот, вливаться в него — одно удовольствие. Невзирая даже на сломанные ребра и массу порванных связок и сухожилий. Ай да носитель! Как удачно он исхитряется отделаться от боли, забыть о ней. И еще любопытная черта: умение отдаться даже минимальному удовольствию. Вот как сейчас, например. Прохладный ветерок, соленый морской воздух, чуть более терпкий, чем земной. Роскошный вестибулярный аппарат у парня. У самой Одри — так себе, от наблюдателей требуется абсолютное психическое, а не физическое здоровье. Благодаря носителю она впервые в жизни наслаждалась морем.

Но вообще-то действительно надо спрятаться чуть no-глубже. Наслаждения можно и разделять, а вот мучениями и страхами с носителем делиться не стоит. Ведь ей до сих пор неудобно и немного муторно, хотя Деайним Крайт чувствует себя недурно, несмотря ни на что. Каково ей придется, если ему сделается плохо? Нет, надо себя прижать. Вот как сейчас. Шлюпка такая маленькая, так далеко внизу, на волнах. Одри бы в жизни не спустилась. Господи, только бы Деайним не уловил ее ужас, иначе он мгновенно полетит в эту прозрачную воду.

— Ну, бывай здоров, — хлопнул Деайним Руа-Танга по жирной лопатке.

Грусть, предстоящее одиночество и радостное возбуждение. Веселый мандраж.

— Ты, того, поаккуратнее, — бормотнул Руа-Танг.

— Ладно, ладно. — Пожалуй, растроган, хотя, как здесь говорят, летает Руа-Танг на два неба ниже, Деайниму он не компания, а вот поди ж ты.

Деайним, легко упирая ноги в перекладины, спускается в шлюпку. Подошвы мягкие, из той же кожи в один слой, и перекладины хорошо ощущаются ступнями. Действительно, если здешняя кожа настолько прочна, что однослойные подметки не снашиваются, зачем тратить кожу понапрасну? Но все же странно ходить в сапогах, напоминающих во всем, кроме вида, балетные тапочки.

Деайним берется за весло и стоя правит к берегу. За шлюпкой тянется веревка, пропущенная через блок.

Берег. Деайним выпрыгивает из шлюпки на песчаный берег. Ноги отлично чувствуют каждую неровность почвы. Солнце жарко лижет обнаженные плечи, шею, лицо. Мгновенный мысленный образ большой собаки. Одри весело. Она возмущена, но не может не проникнуться обаянием этой наглой мысли. Н-да, дружок, если солнце тебе собака… но ведь и правда словно горячий вываленный язык касается кожи. Там, где наложена краска, с непривычки чуть пощипывает. Пахнет незнакомыми водорослями.

Слышен стрекот с корабля. Веревка тянет шлюпку назад, к кораблю. Подымает ее. Шлюпка с мощным всхлипом отделяется от воды и следует наверх. В памяти Одри всплывает забытое слово «кабестан». Или это Деайним? Нет, ведь возникло слово, а не образ. Это точно она сама.

Руа-Танг размахивает руками и что-то кричит. Ничего не слышно: начался отлив, а здесь он чудовищно стремительный, с грохотом и звоном. Отлив увлекает корабль, Руа-Танг и двое его матросов почти уже не видны.

Деайним наконец машет рукой в ответ и поворачивается спиной к морю. Его мысленный круг Одри улавливает и расшифровывает без всякого труда: неприятная неизбежность.

Деайним идет, проваливаясь по лодыжки, уходит по пылающему, слепящему мелочно-белому песку. Вроде существует что-то наподобие сандалий с шипами, надеваемых поверх сапог в таких случаях, но у Деайнима ничего подобного с собой нет.