Ближнего твоего

Во-первых, не смазливой была она, как нарисованный его памятью портрет, а все так же парализующе красива. И не лед в груди чувствовал Фришберг, а горящую головешку. Но что было самое ужасное, это внутренний голос: "Нет ничего пошлее, чем отбивать девушку, в которую ты влюбился. Это не называется местью, не называется Игрой. Зачем же себя обманывать? Ничего постыдного ведь нет: в животном мире борьба за самку..." "Молчать! - прикрикнул на внутренний голос Саня. - Я знаю правила Игры. Искусство - для Искусства. Как только я заставлю ее бросить Кошерского, и тем самым выбью у него пресловутый последний костыль, я брошу ее и сам... Как бы мне ни было жаль. Я не мародер..." "Это жестоко. Не только к нему, но и к ней," одобрительно резюмировал внутренний голос. "А к себе?" дополнил похвалу Саня и звонко чмокнул Юльку в щеку:

- Привет!

- Привет. С гитарой?

- Да, я просто по дороге из гостей иду.

- А, ну-ну. - "Под мухой" он и вправду заметно. - Есть будешь? А то я тут ждала к ужину... кое-кого... а он не придет.

Вот как? Ход конем сделал не он. Это несколько другая партия, чем он ожидал. Тогда и про гитару надо было иначе... Но страшно не это. Тот самый "Второй Гром", рядом с которым и первый - детство, гремел все ближе и уже прямо над его головой. Еще с порога почувствовал Саня запах, ставший непривычным и поэтому кажущийся резким. Свинина! И отказаться нельзя. Сразу нельзя было, потому что если ты отказываешься от повода задержаться, то ну и бери свои конспекты в зубы и вали отсюда. А после такого приглашения и совсем никак. За столько времени общения с Олегом Юлька, вне всякого сомнения, волей-неволей заразилась его дурным символизмом. Не просто ужинать его зовут, а спрашивают: хочешь ли ты есть вместо Олега? после Олега? за Олега? И все похолодело в Сане, когда он беззаботно отвечал:

- С превеликим удовольствием. Я, если честно, голоден. Как и всегда, впрочем.

- Я не знаю, понравится ли тебе... - Не только кокетство и ревность хозяйки, которой очень хочется, чтобы ее похвалили, была в этой фразе. Мягким ударением на "тебе" Юлька опять вызвала безымянную тень. Ну что же, Неназывемый, раз так хочет Дама Сердца, я дам тебе бой. Сане пришла в голову шальная мысль пересказать сейчас шутку Сида про мелкие душонки и упомянуть, что Олег смеялся громче всех. Ведь Саня - из гостей. А Кошерский, конечно, объяснил Юле по телефону все про важные дела и богослова... Нет, не то. Зачем заставлять девочку ревновать? Ревнует - значит, любит.

- А почему ты почти не ешь? Не вкусно?

- Ну что ты, Юлька. Потрясающе! Клянусь, что года два... Да, точно, года два уже такой вкуснятины во рту не держал. - И он ел. Ел. Это было невыносимо. Но действительно вкусно...

- А теперь - пой, - капризно приказала королева, когда наконец поверила Саниным уверениям, что он уже "больше не может".

- Петь? Что ты, Юленька, я и не умею почти.

- Как же. Так и поверила. Все говорят, одна я не слышала. Давай-давай, пой.

- Да? Ну, ладно, свет тогда большой погаси, а зажги свечу. Для создания интимной обстановки. - Кажется, он высказался несколько иначе, чем имел ввиду, но, как и обычно о сказанном, не жалел. Саня взял гитару и быстро стал перебирать в мозгу свой богатый репертуар. Ну, Неназываемый, ты заставил меня даже свинину жрать, но теперь мы вышли на мой плацдарм. И, вспомнив один стишок, Фришберг стал на ходу превращаь его в песню.

Я только рыцарь и поэт,

Потомок северного скальда...

А муж твой носит томик Уальда...

Неприспособленная для пения глотка дребезжала, струны сошли с ума от хаотически переставляемых аккордов и почти плакали, но Юлька слушала со все возрастающим интересом.

А муж твой носит томик Уальда,

Шотландский плед, цветной жилет

Твой муж презрительный эстет.

Слушательница прыснула: Похоже...

Не потому ль надменен он,

Что подозрителен без меры?

Нет, не потому. Он не ревнивый.

Следит, кому отдашь поклон.

Это правда. Шутливо, незлобно, но отмечает всегда...

А я... Что мне его химеры?

Сегодня я в тебя влюблен.

Ах, вот как! И что же, только сегодня?

- Это Александр Блок, - торопливо пояснил Саня, как бы пугаясь "случайной" параллели, но тем же самым ее и признавая.

- В такую любовь нельзя не поверить, - кокетливо изрекла слушательница.

- И очень зря, - неожиданно заявил Фришберг. На этот раз Юлька не "состроила глазки", а округлила их от искреннего удивления: что ж ты отказываешься, глупый? А Саня продолжал: В любовь писателя вообще верить нельзя. Ну, поэта еще ладно. А прозаики - они же рассказчики, а это талант стариковский.

- Вот уж не сказала бы...

- И зря. Любая бабушка и любой дедушка готовы часами травить байки о своей молодости, ну, не хуже Шукшина. Что, нет? - Юля пожала плечами. Скучные россказни ее бабки лично ее только раздражали. - А у многих молодых язык подвешен?

- Нет.