Ближнего твоего

Нет, Яков не питал. Да и откуда им было взяться? В детстве, несмотря на дружбу родителей, они почти не общались пять лет разницы. В последние годы старшего носило Бог знает где, и объявился он, наконец, дома только в прошлом Хашване-месяце. Дядя Йосеф устроил тогда праздник на пол-Назарета. Йехуда - младший из Бар-Йосефов - даже сказал отцу что-то обиженное, вроде того, что "в мою честь, мол, ты даже на бар-мицву такого веселья не устраивал", за что получил две оплеухи и короткий окрик: "Будешь мне разговаривать! Ты и так всегда при мне." Дядя Йосеф, хотя и тяжел на руку, хороший мужик, добрый. Но в радости его хватало и показухи - об этом шушукались по возвращении домой родители Якова. И кабы они одни! Еще и теперь не изгладилась склочная народная память о том, как уже очень скоро после свадьбы стало заметно, что Йосефова Мириам на сносях, и слухи ходили самые упорные, что не от него. Никто, однако же, не мог бы обвинить Йосефа в пренебрежении отцовскими обязанностями, и если сын-пасынок вскоре и почувствовал себя дома неуютно, дело тут было совсем в другом, а именно - в тех новых идеях, которых он за время отсутствия где-то набрался. Они - эти идеи - были в основе своей религиозные, но какие-то странные: не поддерживал их даже отец, уважаемый книжник, заявив, что его глупый сын решил переплюнуть в святости Йова и Довида. Любую мелочь, каждое происшествие - села ли муха на открытую страницу Торы, или соседка пролила на пол молоко - не оставлял теперь юный философ без внимания, считал неслучайным, трактовал и лез к каждому со своими толкованиями, чем надоел всем до смерти. Быт же свой Бар-Йосеф изменил теперь настолько, в честь чего и домашним стал выдвигать странные и труднопредсказуемые требования, что даже тетя Мириам сердилась на сына, хотя и жалела его, начав подозревать, что ребенок сошел с ума. Короче, неправдой было бы сказать, что Йошуа Бар-Йосеф ушел из дома опять, потому что разругался с родителями, но отношения их были уже на грани...

В то же время с родителями Якова он как раз сошелся, и когда стало известно, что племянник собирается в дорогу, они сами попросили его взять с собой и мальчика: с одной стороны, сколько ж можно тому дома сидеть, пора и в люди; с другой все-таки под присмотром... Этот присмотр Якова измучил уже за первую неделю пути, потому что братец, если и не заставлял его пока выполнять все то, что выполнял сам, то, как минимум, запрещал делать что-либо, чего не позволял себе. Но больше строгой диеты, на которую посадил со словами: "Тебе все равно надо худеть", - родич несчастного Меньшого, нимало не волновавшегося вопросом о Боге и позволявшего себе порой запить мяско молочком, мучительна была обязанность убирать по утрам свою постель и чистить после еды посуду... Нет, это раньше Яков "не питал к Бар-Йосефу родственных чувств", а тепрь он его просто ненавидел.

Он, однако, мотнул головой и произнес своим птичьим голосом:

- Нет, почему? Я просто хочу знать, почему ты, - он еще раз мотнул головой, как бы проталкивая застрявшую фразу, считаешь Святого ненормальным.

- Конечно, ненормальный, - безаппеляционно повторил Борух. - Ты слышишь эти разговоры? На третий день по приезде он заявляет, что он - гений...

- То есть как это? - жадно впитывал в себя Меньшой.

- Ай, ну когда от тебя тогда шли, - Борух, хотя и отвечал как бы Якову, обращался только к Шимону, - он стал рассказывать, что все эти сказки, которые тогда читал, он написал за два часа...

- Кстати, сказки действительно обалденные, - вставил Шимон.

- Да, есть парочка неплохих... Так Хава его в шутку спрашивает: "Ты что, гений?" А он в ответ: "Да, я гений".

- Ну, знаешь, я бы тоже так ответил. И ты тоже.

- Нет! Он без всяких шуток, совершенно спокойно: "Да, я гений. И незачем этого стыдиться"...

- Да ладно тебе...

- А что ты скажешь про то, что он говорит, что он Святой? - подлил еще масла в огонь Яков. Глаза его светились ожиданием услыхать еще какую-нибудь гадость или колкость в адрес тирана и мучителя.

Ответил ему Шимон. Не то, чтобы Бар-Йосеф слишком ему импонировал, но для его защиты требовалось больше изощрять свой ум, что и определило сейчас его позицию:

- А ты возьмешься утверждать, что это не так? Если святость - это выполнение Закона, то тут, пожалуй, Бар-Йосефа не упрекнешь.

- Так ты слушай! - Борух сделал движение встать, но раздумал и только приподнялся на локте. - Сегодня Мойша назвал его Бар-Йосефом, а он Мойше влепил: "Я не сын Йосефа, я - сын Бога".

Борух не получил ожидаемого эффекта от своих слов. В первую очередь потому, что Шимон знал этим словам цену и то, что в семи случаях из десяти за ними не стоит вообще ничего. К тому же, он нашел красивый контраргумент:

- Если вдуматься, то мы все - сыновья Бога.