Близится утро

Значит, единственная слабина, которую мне искать стоит, – в людях. В тюремщике моем ненаглядном, в человеке с мертвыми глазами. Тщание, но без лишней жестокости... хорошо говорит, как по писаному. Неужели нет у него слабых мест? Корысть, азарт, трусость... Только ведь и подкупить мне его нечем, и не запугать никак. А самое плохое – вовсе он не собирается со мной разговаривать.

Даже еду по ночам разносят, вот чего удумали!

Выходит, этой ночью придется бодрствовать...

Спать вроде как и не хотелось. Но я все-таки лег и честно попытался подремать. Получилось, и даже сон мне сниться начал. Снилось, что мы снова бежим по темным, ночным улочкам Неаполя, с опаской поглядываем на Арнольда, что тащит беспамятного Маркуса, одним лишь каменным лицом редких прохожих распугивая... Но в отличие от настоящего нашего бегства, всего три дня назад случившегося, я прекрасно знал – мы прямо на засаду движемся. Знал – и не мог о том сказать. Знал – и шел вперед. Как Искупитель, с апостолами навстречу римским солдатам движущийся...

Вот только Искупитель не зря Богу-отчиму в Гефсиманском саду молился.

Минула его смерть постыдная, принес он в мир Слово...

А я что хорошего совершил? Если не брать в расчет прежнюю мою жизнь?

Ну, помог Маркусу с каторги убежать... помог ему новых друзей и защитников обрести... в порту до беспамятства дрался, себя не щадя, лишь бы он спасся...

Неужто и вокруг Искупителя, кроме одиннадцати и одного – еще и другие апостолы были? Те, кто раньше торжества веры погиб?

Я уже совсем проснулся, лежал, уткнувшись лицом в опилки, слабо-слабо живым деревом пахнущие, и думал. Не о побеге. Об Искупителе. О Маркусе. О Святом Слове. О Святом Писании.

Может быть, Маркус мне поможет? Ведь что ни говори, а он – новый мессия!

Пусть даже еще маленький...

Вроде как не было такого, чтобы Искупитель своим верным слугам не помог!

Даже когда одиннадцать проклятых его предали и отвернулись – разве укорил он их? Напротив! Каждому должность немалую предложил, каждому хотел Слово дать.

Другое дело, что они в своем заблуждении не раскаялись. Давным-давно я проповедь одну слушал, хорошо священник излагал, даром что брат во Искупителе, а не в Сестре. Как молил Искупитель ослушников: «Истинно говорю вам – я есть Царь Земной и Царь Небесный. Покайтесь в грехах своих, ибо кто из нас без греха? Нынче же будете со мной на римском престоле!» Вот только не покаялись апостолы-отступники. И сказал тогда Искупитель: «Прощаю вам все грехи земные, а грехи небесные не вправе простить. Идите, и больше не грешите!» Обнял верного Иуду Искариота, и ушел во дворец, и скорбел три дня и три ночи...

Ушли они, одиннадцать проклятых. И никто их не сажал в подземный зиндан, чтобы там раскаивались в грехах небесных.

Воззвать бы сейчас к новому Искупителю, Маркусу, помощи у него попросить!

Только не услышит. Мал еще новый Искупитель, Нет у него таких сил, чтобы прийти в Урбис, отворить все двери и вывести меня на свет...

Я даже вздохнул, картину эту представив. И тут же сам себя устыдился.

Когда такое бывало, чтобы я, Ильмар Скользкий, лучший вор Державы, на чужую помощь надеялся? Пусть даже на помощь божественную? Сестру попросить, чтобы вразумила, Искупителю о милости взмолиться – это да, без этого никак. Но чтобы на подлинное чудо надеяться – не было такого! Это значит уподобиться святому миссионеру из притчи, который при потопе Искупителю молился, а плот вязать не стал, к проходящему кораблю не поплыл, так и утоп тихонько, в молитве искренней, чтобы потом от Искупителя укоризну услышать: «Разве не дал я тебе бревен и веревок? Разве не послал к тебе крепкий корабль?»

Чудо – оно лишь к тому приходит, кто его увидеть сумеет.

А не увижу – буду грехи небесные во тьме и холоде замаливать...

Интересно, что же имел в виду Пасынок Божий, о грехах небесных мне говоря?

То, что убил я святого брата, меня убить пытавшегося, по дороге из Амстердама в Рим? Или тех святых братьев, что покалечил я в жестокой схватке в Неаполе?

Может, и убил кого... не докладывали.

Странно это.

Юлий, Преемник Искупителя на земле, вроде как искренне говорил. Без злобы.

Не мог он не понимать, на какие муки меня обрекает. За что же отправил в подземную камеру гнить заживо?

Понятно, что для главы Церкви появление нового Искупителя – нож острый.

Кто он теперь, когда по земле настоящий Искупитель ходит? Слуга, управитель...

Но он же не атеист безумный, в мистическом умопомрачении Бога отрицающий! Что ему оставшиеся недолгие годы земной жизни, если он поперек Искупителя пойдет, на вечные муки себя обрекая?

Значит, было у него свое понятие происходящего. Другое, не как у меня.

Ворочался я, то прилечь пытался, то прыгал и руками махал, чтобы согреться. И все пытался понять свои небесные грехи. Ничего у меня не складывалось. Хоть до конца света думай...

До конца света!

Тут меня таким морозом продрало, что я сел прямо на холодный камень.

Схватился за голову.

Искупитель, значит...

Снова к нам пришел...