Близкая чужая

Богдана бросает взгляд на свои джинсы. Они испачканы снизу.

– Спасибо… – девушка всё-таки берёт то, что я принёс.

– Справишься? Сможешь сама переодеться? – киваю на бандаж.

«Сестрёнка» краснеет и смущённо отвечает:

– Да, конечно.

И быстро исчезает за дверью ванной.

***

Проходит не меньше получаса, прежде чем Богдана появляется в гостиной. За эти полчаса я успел заказать пиццу, которая, впрочем, ещё не приехала.

А ещё мне позвонил Гром. Заплетающимся языком сказал, что всё уладил, и дело не завели. Видео с дорожных камер поблизости от места происшествия изъяли. А в больнице случай с Богданой зафиксировали как несчастный случай без особых объяснений. Оступилась, неудачно упала – что-то в этом роде. Врач – мой приятель, так что никаких проблем не будет.

«Сестрёнка» появляется на пороге гостиной в моей футболке. Та висит на ней мешком и полностью закрывает попку и бёдра. Но Богдана немного нервно пытается натянуть её ещё ниже. Бандаж по-прежнему на ней, левая рука лежит в нём, как в люльке.

– Я положила одежду в стиральную машину и включила на быструю стирку, – говорит она смущённо. – Надеюсь, ты не против?

– Нет, не против. Садись, – указываю на диван. – Нужно принять лекарства и нанести на отёк мазь.

Девушка медленно проходит к дивану, окинув комнату заинтересованным взглядом. Плазма на стене, два кресла, низкий столик… В гостиной, оформленной в стиле лофт, больше нет ничего интересного. Разве что красная потолочная подсветка придаёт этому месту немного мрачный вид. Мрачный и возбуждающий одновременно.

Взяв пакет с лекарствами, перемещаюсь к дивану и сажусь рядом с девушкой. Пока достаю мазь из пакета, а потом и из коробки, взгляд Богданы приклеивается к моим рукам. Она вновь разглядывает татуировки.

– Хочешь узнать, что они обозначают? – не выдерживаю и спрашиваю несколько резковато.

– Нет, – выдыхает она поспешно. – Это твоё дело.

– Всё верно. Это же моё тело! На твоём теле тоже есть тату. Может, и не одно… – красноречиво пробегаю взглядом по своей футболке на ней.

Богдана трясёт головой.

– Эта татушка единственная. И это было… ошибкой.

Мне всё равно. Мы не станем говорить об её ошибках.

– Ладно… Давай аккуратно достанем твою руку из бандажа.

Тру ладони, словно хочу согреть их, хотя они и так горячие. Сажусь ближе. Бережно достаю руку из бандажа. Девушка морщится, но не воет и не плачет. Лишь яростно кусает губы, стараясь не хныкать вслух.

– Я никогда в своей жизни ничего не ломала, – тихо признаётся она. – Не думала, что это так больно.

А я ломал. В основном руки. И частенько разбивал костяшки пальцев. В драках. Это было давно. Говорить об этом мне тоже не хочется.

Выдавив немного мази на её локоть, начинаю водить пальцами по припухшей области. Отёк уже приобрёл болезненно-фиолетовый оттенок и выглядит не очень хорошо. Вряд ли спадёт за пару суток.

– Ты правша или левша? – спрашиваю я, продолжая наносить мазь.

– Левша, – отзывается Богдана.

– Да уж… Не повезло.

– Я справлюсь!

Поднимаю глаза к её лицу. Девчонка вскинула подбородок, пытаясь выглядеть стойкой и бесстрашной.

– Для двадцатилетки ты слишком волевая, – ухмыляюсь.

Вообще-то, это комплимент, и я не собирался её обижать, вот только Богдана, видимо, подумала иначе.

– Говоришь так, словно тебе пятьдесят. И ты весь такой умудрённый опытом, – фыркает она.

– Мне тридцать, – спокойно отвечаю я.

– Отлично. А откуда знаешь, сколько мне?

– Это несложно выяснить, – отвечаю расплывчато. – Можешь немного повернуть руку вот так?

В попытке добраться до внутренней стороны локтя, неуклюже надавливаю на больное место. Богдана почти подпрыгивает и, зажмурившись, шипит от боли.

– Господи… Неужели там просто трещина?

– Чёрт… Я не хотел. Прости, – бормочу извиняющимся тоном. – Давай закончим на этом.

Осторожно убираю её руку обратно в бандаж. Приношу стакан воды, и Богдана принимает таблетки.

– Есть какие-то новости о моей сумке? – интересуется она, когда я сажусь напротив неё в кресло.

– Нет. Сумки нигде нет. Завтра утром в доме заменят замки и сигнализацию.

Богдана обречённо качает головой.

– Во мне борются желание позвонить маме и всё рассказать и нежелание портить ей отпуск.

– Звонить никому не нужно, – говорю немного резче, чем хотелось.

Ведь отец наверняка сразу наберёт меня. А я не готов так часто слышать его голос.

Когда был ребёнком, папа был мне нужен. Но его не было… А теперь я ненавижу в нём буквально всё.

– Хорошо, не буду, – девушка отводит взгляд, вновь скользит им по гостиной. – Я поеду к подруге. Переночую у неё, – говорит она, не глядя на меня.

– Здесь есть свободная спальня, – в моём голосе откуда-то появляется хрипотца. – А ещё я заказал пиццу.

– В «Квикли»? – с улыбкой уточняет Богдана. – Надеюсь, пепперони?

– Гавайскую, – ухмыляюсь. – Но я тебя услышал. Любишь поострее, да?

Её глаза расширяются, и она громко сглатывает. А я понимаю, что мой вопрос прозвучал с неожиданным подтекстом.

– Просто пепперони самая популярная… – мямлит девушка и вновь отводит взгляд. – Гавайская тоже супер. Вообще-то, я работаю в «Квикли».

Что ж… Я знаю! И всё ждал, когда она в этом признается.

– И как тебе? Нормально платят?