Близкие люди

Она опустилась на мох, зачарованная этим листом, а потому не заметила, как переглянулись девочки.

– Ей надо, – сказала Машка, шмыгнув носом. А Розочка согласилась и ласково погладила Ниночку по руке. Но та не заметила.

Она разглядывала прожилки на листе, в которых…

…настоящие ведьмы слышат мир.

Видят мир.

И возможно, им тоже в тонких линиях на золотой поверхности листа мерещится всякое. Оно, конечно, не стоит воспринимать всерьез, но… пока здесь и сейчас, пока все равно заняться нечем, почему бы не прочесть мир.

Эвелина замолчала, совершенно обессиленная и столь же совершенно счастливая. Эвелина не знала, сорвала ли голос, пусть и так, не важно, главное, что она спела самую важную песню в своей жизни.

Правда, она так и поняла, почему эта песня была важна.

И…

Пальцы коснулись лица, полупрозрачных перьев, которые на ощупь казались мягкими, что пух. Но, наверное, пух на лице – это не совсем то, чего ждут от женщины.

– Ты прекрасна, – сказали ей.

– Сейчас?

– Всегда.

– А ты…

– Упырь?

– Да.

Матвей склонил голову, признавая за собой вину.

– Ты… знал?

– Знал… скажем так, вряд ли в упырином роду есть шанс родиться кем-то еще, – в глазах его появилось то самое тоскливое выражение, что было хорошо знакомо Эвелине. Правда, видела она его лишь в зеркале, но…

– Не стоит беспокоиться, – сказал Матвей. – Я… не буду мешать тебе. Если захочешь уехать отсюда, пускай. Помогу. Есть связи. И тебе рады не будут, но примут, что в Москве, что в Ленинграде… где захочешь. А там хватит одной песни, чтобы в тебя влюбились.

Он замолчал.

Упырь.

Что Эвелина вообще знает об упырях? Кроме тех историй, которые принято рассказывать ночью и непременно шепотом, для пущего страха.

– Ты меня бросаешь?

Ну уж нет.

Может, у нее и перья на лице, и крылья есть, но это же не повод, право-слово! И вообще…

– Ты мне обещал, – сказала она, хмурясь, и перья, кажется, зашевелились. – Жениться. Или… передумал?

– Никогда, но… ты видишь, кто я?

Видит.

И это странно, потому что он, пожалуй, единственный, кто не изменился. Почти. Разве что стал еще более некрасив, чем обычно.

– Упырь? – спросила она.

– Упырь. В детстве… матушка пыталась меня прятать, но это сложно. У обычных людей мы вызываем подспудный страх. И отвращение.

– Я не человек, – Эвелина подняла руку, и длинные перья скользнули, обнажая запястье. Интересно, а летать она сможет? Или крылья ей даны так, для красоты?

– Мне было пять, когда… матушке сделали предложение, от которого она отказываться не стала. К счастью. Она была разумной женщиной. Так я оказался в специнтернате. Выяснилось, что и мою силу можно использовать.

Он замолчал.

А Эвелина просто смотрела. Разглядывала, понимая, что не позволит этому мужчине совершить глупость. Хватит уже с нее ожиданий.

И надежд.

Сцена? Какой в ней смысл, если петь не для кого? Может, поэтому бабушка и оставила ту свою? Потому что поняла, насколько она… не нужна?

– Я стал вести допросы. Я не менталист, но иногда тонкая работа и не нужна. Достаточно надавить на человека его собственным страхом. Или выпить. Или… я делал много такого, чем не горжусь.

– Не ты один.

– Когда началась война, я… мою силу использовали. Страх передо мной порой оказывался сильнее страха смерти… моя сила тоже росла. Чем больше смертей вокруг, тем…

– Ты устал?

– Устал, – сознался он, опуская голову. – Я… сильно устал. Еще тогда, но оказалось, что после войны тоже хватает работы. Что… много есть тех, кто не рассчитывал на подобный исход. И тех, кто еще тогда, во время войны… не все воевали на стороне союза.

Он сжал руками голову, будто желая раздавить его.

– Оказалось, что я, пусть и не маг разума, не способен влезть в чужую голову, но вот кровь на руках вижу хорошо. Она разная, кровь. Одно дело, когда человек убивает в бою, и совсем другое… у крови сотня тысяч оттенков, у боли не меньше. Я разбирался. Я создал отдел, который искал предателей и палачей. Но я и сам был палачом.

– Не предателем?

– Нет… и все-таки однажды я понял, что больше не могу, что… сила моя требует контроля, а меня больше не хватало. Я не хотел…

– И тебе предложили уйти?

– Отдохнуть. Заслуженный отпуск.

– И ты…

– Решил, что стоит и вправду отвлечься. Но… я действительно не собираюсь мстить. Я… упырь, но…

– Порядочный.

– Порядочный упырь, – он сумел кривовато улыбнуться. – Звучит довольно… двусмысленно.

– Зато правда.

– Когда я услышал, как ты поешь, я… я впервые смог заснуть спокойно. А когда ты спела только для меня, я подумал, что, возможно, тоже имею право на счастье. Что… дед знал что-то, о чем никому не сказал. Что… если не ты, то…

– А невеста, она вообще была?

– Была. Ее нашли. Одобрили. Пообещали… многое, как я полагаю. Но оказалось, что и обещанного недостаточно, чтобы преодолеть отвращение ко мне.

– Знаешь, – Эвелина почти решилась. Может, обнимать кого-то крыльями и не слишком удобно, кто бы знал, до чего тяжелы перья. – По-моему она просто дура. А ты… только попробуй сбежать!

А вот пух на лице целоваться не мешает.

Совершенно.

Антонина хотела бы уйти.