– Тю, какие мы гордые… как на сцене задницей крутить, так можно, а папочку обнять… ничего, скоро все изменится, – он и вправду руки убрал, правда, лишь затем, чтобы сунуть их в карман. – Видишь штучку?
Серый кривоватый камень с дыркой, такой, на который и глядеть-то неприятно.
– От твоего деда достался… хороший был мужик. Толковый… а знаешь, в чем фокус?
Камень одновременно вызывал отвращение и манил.
Его хотелось выбросить.
И взять в руки.
Прижать к груди, ощутить неровность. Или гладкость?
– Стоит мне подуть, – отец поднес его к губам. – И ты, моя дорогая, сделаешь все, о чем я попрошу…
– Так, значит, в этом причина? – тихо спросила Эвелина, глядя на то, что уничтожило семью.
Вот эта малость?
Серая уродливая вещица, сделанная… кем и когда? И сколько их еще есть? И есть ли?
– А то… дед твой сумел распорядиться своею удачей, и меня выбрал… знал, что для таких тварей, как вы, крепкая рука нужна. Ничего, девонька, увидишь, тебе еще понравится…
Он набрал воздуха в легкие и дунул.
Звук вышел тонким, звенящим. Он ударил по ушам, оглушая, дезориентируя. И Эвелина сделала единственное, что могла: закричала. И крик ее наполнил комнату, переполнил ее.
Зазвенело стекло.
И рассыпался прозрачными льдинками высокий стакан. А следом обвалились витрины. И трещина разломала пополам старинное зеркало.
– Прекрати!
Эвелина прочитала это по губам человека, который сложился пополам, зажимая уши ладонями. Из-под ладоней ползли черные нити крови. И из носа. Из глаз. И надо было замолчать, но она не могла. Как не могла отвести взгляда от серого камня, что валялся под столом.
И только когда руки коснулась теплая детская ладошка, Эвелина очнулась.
– Ты чего орешь? – зевнув, поинтересовалась Розочка. – Машка опять боится.
– И-извини…
– Ты… тварь…
Уродливый человек протянул руку к камню, но стоило коснуться, и тот осыпался серым прахом.
– …ты… поплатишься… – отец поднялся. Он пошатывался и теперь куда больше походил на пьяного. Размазав рукой кровь по лицу, он глянул на Эвелину и показалось, что сейчас ударит. Точно ударит. Но тихий рык двуипостасного заставил его обернуться.
Отшатнуться.
Упасть и подняться.
– Вам стоит уйти, – сказала Калерия, положив ладонь на загривок супруга.
– Вы… вы все тут… еще… заплатите.
Ингвар заворчал и оскалился. Клыки у него были белыми, красивыми. И Эвелине подумалось, что она совсем не против будет, если папочку сожрут. Вот только папочка, наверное, тоже что-то понял. И убрался. Тихо так. Быстро.
Хорошо.
– Плохой человек, – Розочка взяла Эвелину за руку. – Не водись с ним.
Помолчала и добавила.
– Все равно умрет скоро.
– Я…
– Рак у него. Последняя стадия… такое уже не лечат. Люди точно не лечат. А дивы не возьмут.
– Почему?
– Я ж говорю. Плохой человек, – Розочка широко зевнула. – А ты спать ложись.
Ниночка глядела в окно.
Не спалось. Вот бывает же такое… она повертела колечко на пальце и вздохнула.
Вот ведь… скажи кому, что сама себе покупала – засмеют. Или пожалеют? Тут еще не известно, что хуже. Ниночка терпеть не могла, когда ее жалели. Но и без кольца как-то про жениха говорить… поверят, конечно. Или нет?
Спрашивать станут… а что ей отвечать? Что у Гришки в кармане вошь на аркане? Да и та маменькина.
Не обрадовалась.
Гришенька-то мальчик хороший, после того, как заявление подали, пожелал Ниночку с семьею познакомить. И ведь отказать-то не вышло. Да и не пыталась Ниночка. Надо же было глянуть, с кем дело иметь придется.
Ох, не обрадовалась… небось, отговаривать станет. Но ничего, Гришенька парень упертый. Сколько его сама Ниночка гоняла, так нет, уходить уходил, однако возвращался. И тут устоит. А нет… не судьба?
Душно-то как.
Окна Ниночка еще на той неделе заклеила, по теплоте, хорошо зная, что раствор крахмальный именно по теплу хорошо берется, а на сквозняке он толком не схватится и обсыпаться потом станет мелкою крошкой, не говоря уже о том, что толку от такой поклейки никакого.
Тесно.
Вот как сюда мужика привести? Комнатенка крохотная, едва-едва кровать со шкафом влезли. И стол, конечно. Прежде-то он Ниночке не надобен был, но вот как учеба началась…
…экзамены через месяц, сперва по теории, а там и практика. Но Ниночке ее в лаборатории зачесть обещались. Еще и рекомендацию справят, если, конечно, она и дальше будет работать, как работает.
А ей что?
Ей нравится. То ли ведьминская натура свое взяла, то ли просто дело пришлось по душе. Это вам не в буфете стоять, точность надобна, аккуратность…
…еще годик и тогда уж, с дипломом, и ходатайство Ниночка подаст на вступление в Ковен. Тетушка поможет, тут и думать нечего.
И про партию подумать следует, но тут сложно… тетушка, конечно, предупреждала, но вот прежде предупреждения эти казались глупостью несусветной. Не собиралась Ниночка в партию. Теперь поди ж ты… нет, представление ей сделают, но…
Она вздохнула и от вздоха этого на темном стекле образовалось круглое влажное пятно. Ниночка ткнула пальцем.
У Гершева супруга в парткоме сидит и не упустит случая поквитаться. Конечно, обвинение в аморалке не выставит, его доказывать придется, но вот в моральной неустойчивости точно упрекнет. И не она одна…