Близко-далеко

Утро шестого дня не принесло облегчения. Солнце встало над безжизненной, мертвой гладью океана. Штиль продолжался. Петров, чтобы подать пример, первым взялся за весла и усиленно греб две смены.

В числе гребцов третьей смены был ирландский священник Дюланти. Когда ему протянули весло, случилось страшное…

Дюланти смолоду был чудаком. Его ум, экзальтированный и легко возбудимый, никогда не отличался устойчивостью. Тяжелые потрясения последних дней вконец расшатали его душевное равновесие, затмили рассудок. Священник впал в состояние исступленной, мрачной восторженности, без конца шептал – вел разговоры с самим господом богом. И теперь, когда Таволато окликнул его, он вдруг вскочил и, страстно простирая вперед руки, воскликнул:

– Это ты, мой Иисус, мой спаситель! Я вижу тебя!..

Глаза Дюланти расширились и загорелись. В них билось безумие. Перегнувшись вперед, точно всматриваясь во что-то, видимое ему одному, Дюланти громовым голосом продолжал:

– Ты зовешь меня к себе! Ты сотворишь чудо – я пойду по водам, как ходил ты! О, я иду к тебе, господи!..

С этими словами Дюланти вытянул руки вперед и выскочил из шлюпки.

Вода булькнула и расступилась. Тело священника исчезло в глубине. Несколько минут спустя полоса крови выступила на морской глади, и тяжелый хвост акулы гулко шлепнул по воде. В оцепенении и ужасе смотрели тридцать четыре пары глаз на расходящиеся по воде круги.

Гибель Дюланти – первая смерть среди пассажиров шлюпки – грозно напомнила, что эта страшная гостья с косой стоит у каждого за плечами, кружит здесь рядом, высматривая следующую жертву.

Утром седьмого дня, после раздачи воды, Петров объявил:

– Осталось только еще на одну выдачу…

Все опустили головы, боясь взглянуть в глаза друг другу. Долго ни единый звук не нарушал тягостного молчания.

Через час будто волшебная палочка коснулась всех. Население шлюпки зашевелилось. Выпрямились согнутые спины, поднялись Головы, кто-то встал, ловя пересохшим ртом воздух. С юга потянуло свежестью, над океаном дул чуть заметный, шелковый ветерок. Моментально были поставлены оба паруса. С помощью некоторых остроумных приспособлений, придуманных Максвеллом и Потаповым, быстро поставили третий парус. Три пары гребцов, сменяясь каждый час, сидели на веслах, подгоняя лодку ослабевшими руками. Шлюпка двигалась медленно – слишком слаб был ветерок, но ее пассажирам казалось, будто она чайкой несется по волнам.

В полдень на горизонте показался дымок – легкая тонкая струйка, поднимавшаяся кверху и округло загибавшаяся вправо. Все поднялись с мест. Африканцы испускали радостные крики и горячо жестикулировали. Бамбо стал исполнять на шлюпочной банке победный танец. Ванболен кричал, что это безусловно большой пароход. Максвелл утверждал, будто уже видит его корпус. Гребцы на веслах заработали с небывалой энергией. Шлюпка круто взяла курс на дымок. Все были полны уверенности, что тяжкие испытания уже позади, что час-два – и страхам, голоду и жажде – всему придет конец. Даже сдержанный Драйден, потирая руки, проговорил:

– Ну, наконец-то мы спасены!

И вдруг… вдруг отдаленный дымок стал бледнеть, таять… Вот на горизонте осталось лишь маленькое темное облачко. Вот оно вытянулось, расползлось. И над бескрайней поверхностью моря уже ни облачка, ни струйки. Пароход прошел стороной, не заметив терпящих бедствие. И снова – широкий, ясный, недосягаемый горизонт… Безграничная, волнующаяся, мрачно синеющая под обжигающим солнцем пустыня океана… Население шлюпки словно было низвергнуто с неба в ад. Чем ярче светила надежда, тем чернее теперь было отчаяние. Мадам Ванболен билась в истерике. Из глаз Бамбо текли горькие слезы.

Смерть снова кружила вокруг одинокой шлюпки, высматривая добычу…

За последние три дня совсем ослабела четырехлетняя дочка индианки. Таня делала все, что только было в ее силах, она яростно сражалась за жизнь маленького человека. Но зной, голод и жажда делали свое дело: девочка угасала, и ничто не могло спасти ее. И вот наступил час, когда свершилось неизбежное: девочка умерла.

Разум обезумевшей матери не хотел примириться с этим. Глядя воспаленными глазами на дочь, она продолжала прижимать ее тельце к груди, не замечая холода, сковавшего члены бедного ребенка.

Прошли час, два, три… Не выпуская девочки из объятий, индианка продолжала укачивать ее и запекшимися, черными губами все нежнее пела ей колыбельную песенку. Между тем лучи тропического солнца делали свое дело. К вечеру тело умершей стало разлагаться. Обитатели шлюпки начали роптать. Кришна попытался было взять тело ребенка, чтобы похоронить его в волнах, но мать пришла в такое неистовство, что индиец отступил.

И мать снова пела свои бесконечные песенки, все теснее прижимала к себе дочурку, и все безумнее становилось ее лицо.

Наконец генерал Блимп не выдержал. – Да выбросьте же вы ее в воду! Безобразие! – крикнул он.