Близко к сердцу. Истории кардиохирурга

Рано или поздно

Одна из особенностей нашего сердца в том, что оно долготерпеливо. Серьёзная проблема, например клапанный порок может основательно мешать его работе, но пламенный мотор всё равно будет из последних сил компенсировать недуг. У заболевшего не будет никаких симптомов. А приложишь к груди стетоскоп, выполнишь пациенту кардиограмму или ЭхоКГ – а там…

– Что-то не так? – осторожно спрашивает пришедший «просто провериться» пациент, замечая озабоченность доктора.

– К сожалению да. В вашем митральном клапане оторвалась удерживающая створку хорда (что-то вроде стропы у парашюта), и он пропускает кровь в обратном направлении. В результате увеличивается в размерах левое предсердие, в нём могут образоваться опасные тромбы, кроме того, кровь уже начала застаиваться в лёгких.

– Вообще-то я регулярно плаваю в бассейне и прохожу по пять километров скандинавской ходьбой, и у меня нет никаких симптомов, – слышу я в ответ. В голосе пациента ощущается недоверие.

Да, нередко бывает именно так. Это мы знаем, что через некоторое время сердце неминуемо реализует программу своей болезни: после длительного периода терпения обязательно наступит время быстрой декомпенсации. И тогда пациент будет сам просить об операции, но замена клапана в серьёзно пострадавшем сердце уже не приведёт к облегчению. Поздно. Пациент же об этом не догадывается.

Поэтому мне приходится предлагать операцию на открытом сердце человеку, которого почти ничего не беспокоит. А если и беспокоит, то, повинуясь защитной реакции психики, он предпочитает объяснять неяркие симптомы другими причинами:

– Стал быстрее уставать, но ведь годы идут вперёд, я уже не мальчик. Или:

– Появилась небольшая одышка, но во всём виноваты мои лишние килограммы.

Не удивительно, что внезапная необходимость операции нередко вызывает у пациента недоверие. Если ничего не болит, зачем мне соглашаться на серьёзное хирургическое лечение?

Прежде чем начать убеждать, хирургу не помешает поставить себя на место больного. Именно про такие новости в народе говорят «как гром среди ясного неба». Сомнения человека оправданны, их нельзя игнорировать. А тем более настаивать и тянуть пациента на операцию. Навязывая лечение, хирург всегда должен думать о возможном неблагоприятном исходе. Как смотреть в глаза родственникам, если по той или иной причине больной эту операцию не перенесёт? Да, вероятность летального исхода на современном уровне развития кардиохирургии невысока, но даже те «небольшие» один-два процента, если речь идёт о стандартной операции у сохранного больного, это один-два человека из ста. Хорошо, если пациент попадёт в девяносто восемь счастливчиков. А если нет?

Поэтому задача хирурга – подробно объяснить ситуацию, указать на все за и против и огласить своё авторитетное мнение о необходимости операции. Дальше пациент принимает решение сам. Советуется с родственниками, получает информацию в интернете и принимает осознанное решение. В идеале просит хирурга сделать ему операцию. Это ощущение взрослого решения и взаимно разделённой ответственности придаёт силы доктору и уверенности его пациенту.

Конечно, бессимптомные больные составляют лишь часть от тех, кого мне и моим коллегам доводится оперировать. Чаще симптомы сердечного заболевания налицо: давящие боли во время физической нагрузки при ишемической болезни сердца, утомляемость, одышка и отёки голеней при пороках сердца, потери сознания, аритмии – вот неполный букет кардиологической симптоматики. И работать с этой категорией больных хирургу легче, ведь пациент точно знает, что ему необходимо лечение.

А вообще, я всегда по-хорошему завидовал травматологам и ургентным хирургам. Вот где нет никаких сомнений в необходимости хирургического пособия. К тебе привозят человека, у которого сломано и болит. И всем очевидно, что без операции не обойтись.

Морально самая тяжёлая ситуация для хирурга – это когда операцию делать уже поздно. Первый раз я столкнулся с отказом в операции во время своих студенческих дежурств. Прямо с утра Скорая привезла пожилую кавказскую женщину: в течение нескольких дней у неё не было стула, а с вечера начала мучить неукротимая рвота и выраженная слабость. Вслед за Скорой приехали родственники: дочь и сын средних лет, а с ними ещё одна бабушка, её младшая сестра.

Палата быстро изменилась: около постели женщины появилась шторка, в углу лежали упаковки дефицитных в то время взрослых памперсов, я впервые увидел ходунки, которые до этого наблюдал только в американских фильмах. Осмотрев больную, старший дежурный хирург произнёс:

– Непроход. Острая кишечная непроходимость.

И, посмотрев на меня, добавил: «Послушай живот, отчётливо слышен симптом падающей капли. И ректально посмотри, симптом Обуховской больницы тоже абсолютно явный».

Данные осмотра требовалось подкрепить инструментально, и вот мы уже внимательно рассматриваем снимок:

– Что видишь? – передаёт мне рентген Михаил Александрович.

Я внимательно вглядываюсь в чёрно-белое изображение, на котором классическая, словно в учебнике, картинка.