Близнец

О, я очень хорошо понимал состояние брата в то время, после нашей встречи,- понимал, сочувствовал, но ничем не мог помочь ему. Ведь эта встреча, господа, яснее ясного представила Василию, что все, называемое нашей реальной жизнью, есть не что иное, как образы сна. И этот сон видим не мы, а кто-то другой. Даже такая неоспоримая, казалось бы, реальность, как деньги,- и те оказывались образами недоброго, тяжелого, мучительного сна. Так как же ему, бедняге, можно было с этим существовать дальше? Все в жизни поставив на то, чтобы добыть как можно больше денег, вдруг узнать, что их у тебя очень и очень много, они в американских долларах – и все это также образы сна… А тут еще подполковник госбезопасности в штатском, ненароком встретившись где-нибудь в коридорах Союза писателей, продолжает посматривать на тебя особенным взглядом и ни ухом, ни рылом не ведет, будто и не встречался с тобой и не дал переписать из своей черной записной книжки некие инвалютные банковские реквизиты. И куда же делся виртуальный брат-близнец, якобы сидевший в нем?

Дело в том, что, пожав Василию руку и разойдясь с ним, я в ту же минуту навсегда оставил подполковника и снова переместился… В кого? Не в самого ли братца моего, Василия Викторовича Мирного (Немирного)? О, такое вполне могло быть, господа. Я даже предполагаю, что это бывало довольно часто. Ведь иначе я не могу объяснить ни себе, ни вам, где мне приходилось отбывать то время, пока я отсутствовал в жизни, то есть не осознавал себя ни в предмете, ни в животном, ни в человеке этого мира. А не пребывать в его пределах, где все есть не прекращающаяся ни на миг борьба всех со всеми, я не могу, потому что я послан сюда быть. Но когда я ничего не делаю, не несу тягот этой борьбы – что же я делаю, господа? Наверное, соединяюсь со своим близнецом и отдыхаю, сплю, нахожусь в забытьи в тихом уголке его души, в которой постепенно вызревает какая-то очередная мечта-химера.

И в слиянии с братом я находился, наверное, все то время, пока Василий задумывал, писал и публиковал свою повесть “Деньги”. В которой, отдать должное, он еще не сделал из меня убийцу – он вообще вывел близнеца как романтическую фигуру, классическую жертву, так сказать, мировой коллизии незаконнорожденных детей и общественных законов. Убийцей Вас. Немирного

(героя повести) стал некий человек арабо-кавказской внешности, наемный киллер с жесткими звериными глазами и с модной тогда бородой под

“трехдневную щетину”.

А спустя некоторое время по выходу повести я вдруг оказался каким-то суетливым, страдающим бессонницей, знающим русский, английский и корейский языки человеком. И я ездил в Америку, ездил в Южную Корею, у меня были документы и доверенность от Василия Викторовича Мирного, гражданина России, и я хлопотал о признании его резидентом одного счета в отделении корейского

Банка развития в Вашингтоне. Видимо, у Василия что-то произошло в душе, и он поверил в реальность существования своих американских денег. А поверив в это, начал страстно мечтать о том, что найдется такой человек, юрист, дока в международных банковских делах, который поможет вытащить эти деньги из банка . И такой умелец, видимо, попал в поле зрения моего брата-мечтателя, поэтому я вскоре и оказался внедренным в этого неизвестного мне человека.

А ведь мой брат после нашей встречи постарался в нее не поверить, убедив себя, что это была коварная попытка гэбистов вынудить его начать процедуру вызволения валюты – с дальнейшими планами их государственного изъятия у него. Итак, в реальность положенных на депозит денег он поверил, а реальности моего существования так и не мог допустить. И не то чтобы чувство братства обрести, но и хотя бы попытаться чуть отвлечься от доминирующего в нем чувства безмерного и неодолимого одиночества – семейного наследия, очевидно,- не захотел мой брат-близнец. Несмотря на все мои признания, высказанные, правда, устами подполковника КГБ, Василий вновь отказался поверить в мое существование и, в сущности, второй раз отрекся от меня. И чувство безмерного одиночества обрушилось на него, как настигшая волна-цунами, и этой волной был захвачен и увлечен, собственно говоря, не только он, но и я сам, мой дорогой читатель.

А может, в глубине его сознания все же было местечко для меня? Помните его вопрос – о бессмертии? Посчитав меня бессмертным, несчастный Василий, может быть, сильно позавидовал мне, и от этой зависти до ненависти был всего один маленький шаг – и он сделал его? И, насильно заставляя меня становиться убийцей, тем самым брат в последнюю секунду своей жизни все же признал меня.