Близнец Бешеного

Конечно, он мог применить силу, чтобы согнать их, но почему-то ему не хотелось сразу раскрывать свои физические возможности. Может, попытаться воздействовать своей энергетикой и подавить их волю? До этого Серафим только однажды воспользовался этим умением: в Афганистане, но тогда перед ним был вражеский разведчик, который в любой момент мог наброситься на него и убить. А сейчас?.. Хотя, если подумать, чем они отличаются от врага в Афганистане? Перед ним те же убийцы, причём, убийцы не на войне, а в мирной жизни. Каждый из его сокамерников убивал ни в чём не повинных людей, женщин, детей.

А значит, они уже его враги по определению, хотя, пока и не сделали ему ничего плохого. Не сделали? А если среди их жертв оказался кто-то из его афганских друзей? Или могла оказаться его любимая Валентина? Нет, он не должен испытывать никакой жалости к этим убийцам.

Серафим подошёл к парню, который сидел на нижней шконке справа от окна. Остановившись напротив него, он пристально взглянул в его глаза.

В первый момент, когда новый сосед остановился рядом с ним, Гасантулеев поднял голову, с явным желанием облаять его, но, столкнувшись с его взглядом, вдруг ощутил какой-то странный, необъяснимый, просто животный страх. Почему-то тело мгновенно стало ватным, перестало слушаться, на спине мгновенно выступил липкий пот, а язык одеревенел. Молча и безропотно, словно сомнамбула, Гасантулеев спустил ноги на кафельный пол, поднялся со шконки, быстро свернул матрац с подушкой и закинул его на шконку над ним.

Бандит Гудильников, лежащий там, открыл глаза, нахмурил брови, хотел что-то возразить или спросить, но, перехватив взгляд новичка, почему-то промолчал и передвинул свой матрац на пустующее место рядом, затем расправил матрасовку, лёг и вновь закрыл глаза.

— Ты чего это, земляк? — с лёгким акцентом угрожающе проговорил Датаев — сосед только что согнанного Гасантулеева.

Он даже привстал со шконки, с явным желанием вступиться за своего приятеля.

Серафим молча перевёл взгляд на него и Датаев тут же скукожился, словно встретился с чем-то страшным. Он суетливо подхватил свою постель и бросил Гудильникову:

— Слушай, Гудок, а ну вали отсюда!

— Вы чего тут раскомандовались? — не выдержал тот. — Сначала один, потом второй…

— Ты чо, не понял, что ли? — Гасантулеев, сидящий сзади Гудильникова, легонько шлёпнул его по затылку. — Сказали тебе, сквозани, значит, сквозани!

На этот унизительный хлопок по своей голове Гудильников никак не мог не отреагировать: он быстро соскочил сверху на кафельный пол:

— Вы чо, чурки, совсем, бля, оборзели? — зло выкрикнул он. — На русского руку подняли?

— Ты кого чуркой назвал, лапоть драный? — воскликнул Датаев и выставил вперёд сжатые кулаки.

К нему на помощь спрыгнул и Гасантулеев: ещё мгновение, и могла начаться драка. Силы, если механически сложить габариты сторон, примерно были равны: два тщедушных наркомана против плотного Гудильникова. И ещё неизвестно, кто мог оказаться победителем. Но Серафим не стал дожидаться, чем закончится это национальное противостояние: он легонько взял Гудильникова за локоть и спокойно повернул лицом к себе.

Уверенный, что его за руку схватил один из приятелей-наркоманов, Гудильников резко взмахнул кулаком, но его рука неожиданно была перехвачена второй рукой новичка. Он попытался освободить её, но не смог ею даже пошевелить: рука была зажата словно тисками. Гасантулеев поморщился от боли, а его глаза округлились от страха. И он, словно увлекаемый какой-то неведомой силой, быстро свернул свою постель, перенёс её на свободную верхнюю шконку напротив, расправил матрац, улёгся и молча отвернулся к стене.

Сидящие под ним «Братья на крови», Сыромятин и Тараньков, ничего не понимая, переглядывались между собой, недовольно качали головами, шептались о чём-то, однако, сами не зная почему, вмешиваться не захотели.

Не обращая на них никакого внимания, Серафим вёл себя так, словно ничего не произошло. Он спокойно расстелил свой матрац, сверху расправил матрасовку, поставил на батарею под окном свою кружку, сунул в неё ложку с отломанной наполовину ручкой.

Какой-то зэк-шутник метко окрестил её «веслом». Менты отламывали у них ручку специально, чтобы из неё невозможно было сделать заточку.

Серафим улёгся на спину и с удовольствием расслабил всё-таки уставшее, за время нахождения в «стакане», тело. Конечно же, ему хотелось отдохнуть после того испытания, устроенного старшим Кумом. Все это Серафим проделал медленно, как бы смакуя каждое своё движение. Однако чисто интуитивно, а может быть и помня о предупреждении старшего прапорщика, он понимал, что полностью забываться в данной ситуации не стоит. А потому контролировал все происходящее в камере, внимательно наблюдая из-под наполовину прикрытых ресниц за своими соседями.