Близнец Бешеного

Почти у самого пола, вдоль всей стены, находящаяся напротив входа, проходила труба, сантиметров тридцать в диаметре. Сейчас было лето, и она была холодной, но зимой эта труба исполняла роль парового отопления.

Сняв матерчатые тапочки, выданные Никитичем, Серафим опустился на отполированный пол, пристроил тапочки в изголовье, опустил на них голову, с удовольствием вытянулся во весь рост и потянулся до хруста костей. После напутствия старого Никитича Серафим, конечно же, догадывался, что долго отдыхать ему вряд ли придётся, а потому попытался в полную использовать момент одиночества. И решил совместить приятное с полезным: во-первых, отдохнуть, во-вторых, все тщательно проанализировать и выработать систему дальнейших действий.

«Интересно, что из себя представляют те двое костоломов, о которых упоминал Никитич? — Серафим прищурился. — После моего выступления в сто девятой камере, тем более, подсмотренного дежурным по продолу, старший Кум наверняка подсадит ко мне более натасканных бойцов. Конечно, семи с половиной данного помещения для схватки трех человек маловато, но, с другой стороны, противников будет двое, а значит, и несостыковок у них будет вдвое больше, как говорится, пропорционально их количеству. Пока каждый из них будет принимать решение, а потом координировать между собой: кому, что и как? — я смогу приступать к действию почти мгновенно! А это уже ощутимый перевес! Это — во-первых… Кроме того, они войдут в камеру наглые, уверенные, накачанные, а перед ними какой-то… как тогда сказал этот, как его… не помню, как его зовут… хотя нет, вспомнил: Сыч, кажется! Точно, Сыч! И отлично помню, как он тогда обозвал меня — „шпинделем“. Надо же такое придумать — „шпиндель“… Странно, почему „шпиндель“? Вряд ли Сыч знал, что означает это слово. В его понимании, наверняка, это было синонимом чего-то маленького, не приятного, а значит, очень обидного для того, кого называют этим прозвищем… Сыч ошибся, он хотел разозлить меня, а на самом деле — рассмешил… Интересно, эти костоломы сразу же нападут на меня или сначала присмотрятся? По идее их должны удивить мои габариты: приготовились увидеть настоящего противника, а перед ними „шпиндель“… — Серафим вдруг весело рассмеялся. — Надо же, „шпиндель“! Стоп! — неожиданно оборвал он сам себя, — Никитич сказал, что они профессионалы… Но профессионалы чего? Борьбы? Бокса? А может, профессионалы в рукопашных единоборствах? Хотя… вряд ли… Рукопашные единоборства запрещены законом! Тем не менее… Самбо-то не запрещено… С другой стороны, на занятия секцией самбо не каждого могут и принять… Ладно, чего голову ломать понапрасну? — Серафим ухмыльнулся. — Скоро все само собой прояснится… Ждать, наверняка, осталось недолго… — он снова расслабился всем телом и вытянулся…»

Не успел он понежиться в этом состоянии, как за дверью послышались неторопливые, шаркающие по кафельному полу шаги нескольких человек.

— Не дадут отдохнуть человеку, — вздохнул Серафим и недовольно поморщился.

Вскоре раздался противный металлический звук…

Этот звук знал каждый сиделец тюрьмы: так мог лязгать только ржавый замок!

«Явились, не запылились, чёрт бы вас подрал!» — с усмешкой подумал Серафим и напевно добавил: — Мы вас не ждали, но вы пришли!

Он даже не попытался подняться на ноги: как лежал, так и остался лежать на полу, и лишь внутренне собрался и подготовил все свои мышцы к любым неожиданностям.

На взгляд непосвящённого человека, Серафим выглядел спокойным, даже, можно подумать, бесшабашно спокойным, и лишь цепкий, целеустремлённый взгляд его глаз был бы сосредоточен и внимателен. Но для того, чтобы осознать этот взгляд, понять его опасность, необходимо было хорошо знать и достаточно долго общаться с владельцем этого взгляда.

Дверь распахнулась, и на пороге Серафим увидел Никитича, который многозначительно посмотрел на него и излишне подчёркнуто произнёс:

— Принимай попутчиков, Понайотов!

Никитич отошёл в сторону и пропустил в камеру двоих моложавых мужчин. Их габариты действительно выглядели весьма внушительными. Во всяком случае, с таким мощным противником Серафиму пока не приходилось сталкиваться.

Другой бы, на месте Серафима, если и не испугался, то, во всяком случае, наверняка насторожился бы. Вес каждого из них едва ли не в полтора раза превышал его собственный вес. Тем не менее Серафим даже глазом не повёл, лишь приподнялся и занял более удобное положение для любого активного действия со стороны вошедших.

Увидев перед собой навязанного им противника, Дробилин брезгливо поморщился и с многозначительной усмешкой посмотрел на своего приятеля, как бы говоря: с этим шкетом в момент справимся! Они стояли и молчаливо глядели друг на друга до тех пор, пока не стихли за дверью шаги Никитича.

Медленно переведя взгляд со своего приятеля на незнакомца, Дробилин брезгливо пошмыгал носом:

— Послушай, Барсук, тебе не кажется, что в камере жутко воняет, а? — недовольно проговорил он.