Близнец для президента. Роман с музыкой

Нечеловеческий вопль, растерзав сознание, захлебнулся.

Все, что двигалось, шевелилось – застыло. Будто в детской игре «Замри!». У кого-то заморозился чих; у кого-то в невольном повороте свело шею; даже закутанный донельзя малыш, уже съехавший с затейливой детской горки, так и остался сидеть в желобке испуганным плюшевым медвежонком. Но и дальнейшее словно подчинилось жесткому сценарию той же известной игры-считалки.

Море волнуется – раз! Незримой волной смыло с площадки мамушек-нянюшек с их оторопелыми чадами. Лишь заторможенный щекастый увалень, оторвавшись от своей юной надзирательницы, «проснулся» и, подобрав брошенную Барби, бесстрашно потрусил к той самой подворотне.

Море волнуется – два! Редкие прохожие предельно ускорили шаг. Здесь исключением стали двое молодых людей с одинаковыми желтыми пакетами, набитыми разной снедью: видно только что «омагнитились» в соседнем сетевом магазине и дуют прямиком кому-то в гости, торопятся. Один из них, постарше, элегантной развязностью напоминаю щий Домогарова, опустил свой пакет у ног приятеля. Спустя минуту он уже входил в ту самую подворотню.

Приятель, подобрав с асфальта вторую сумку, поплелся следом. Но заглянуть в подворотню ему не удалось – оттуда уже выскакивал его элегантный попутчик. Впрочем… Пикантная нотка развязности уже гремела вздыбленными пассажами. Природная элегантность отчаянно балансировала, но не сдавалась. Левой он бесцеремонно потянул товарища от подворотни прочь, а в правой уже дрожал от нетерпения мобильник.

– Сто строк в номер! Плюс фото… Да черт с тобой! Ставь хоть на 27-ю! Фу-у!! – развернулся он на выдохе. – Сейчас бежим к Лехе, забросим сумки и я дую в родную редакцию.

– А я?.. – растерялся товарищ. – Слышь, Сень, а что… – дернул он головой в сторону подворотни, но шага послушно не сбавил.

– Ну, жмурик там, жмурик, – понял его с полуслова Арсений. – Ну, кровь хлещет, тебе это надо, Жека? – и сам же ответил за побледневшего Жеку. – Не надо! Милицию наверняка соседи уже вызвали, так что хоть пару слов у выездной бригады я выжму. Для прессы. На обратном пути. Но, сейчас главное – Леха. Человек с того света вынырнул, а мы почти месяц канителились, проведать никак не выбрались – коллеги!.. А ты, брат, вааще – еще и родственник, хотя и бывший.

Арсений даже приостановился, словно прикидывая степень только что выуженного родства:

– Так… Леха – родной брат Верки – твоей бывшей… Значит, он твой бывший шурин. Кстати, а шурин может быть «бывшим»?

Женя словно налетел на стену; демонстративно поставил обе сумки на землю; рассердиться надумал… Но Арсению удалось перевести разговор на другую тему.

Его руки вновь бойко задирижировали в такт словам и походке, но природной элегантности это не вредило. Наши деды о таких говорили – «порода!». Наши отцы, задумавшись – «гены!». Дамы лишь загадочно улыбались – «шарм!». Ну, а девушки просто теряли голову. Молча.

Лишь у единственного подъезда элитки Арсений невольно сбился с ритма: бравурный пассаж последней фразы оборвался недобрым предчувствием. Отчего-то хлестнула по нервам вывороченная кнопка домофона и слегка приоткрытая дверь. Излишней впечатлительностью Арсений не страдал, но ему едва удалось заштриховать увиденную в подворотне сцену. Стало быть, нервы…

Меж тем бывший родственник, оглушенный молчанием топавшего следом Арсения, тянул обе сумки на третий этаж. Он молил бога об одном: чтоб запланированные посиделки с выздоравливающим коллегой закончились быстро – ну, не в жилу, не в жилу ему было сейчас общаться с бывшей – да, с хорошей, да, с верной, но и нелепой, странной и порой занудливой Веркой. Веркой-сердючкой! Но ведь, бывшей же. Бывшей.

Всевышний исполнил его желание немедленно. И… буквально. Они не «проторчали» у постели коллеги даже минуты…

Но и коллегу, как такового, не застали – вместо него они наткнулись на труп. Его труп. Еще теплый. Вместо правой части лица – кровавое месиво. Следы пороха на подушке сомнений не оставляли – в Леху стреляли в упор. У окна, лицом вниз лежала Верка. Ее горящая солнцем грива словно дышала. Сквозняк?.. Но и эта нечаянная мысль споткнулась и замерла. Как и все вокруг.

Море волнуется – три! Замри!

Последняя команда из старинной считалки заморозила даже время: стрелка настенных часов, кажется, намертво впаялась в вечность.

А еще за минуту до этого время спрыгнуло с привычного терренкура и помчалось по ухабам памяти: такое уже было, было, было. Правда, в кино…

Резвый взмах пальца к звонку подсек тяжелый вздох вдруг открывшейся двери. Палец завис в воздухе, будто призывая к вниманию. Сквозняк внял и под отчаянное улюлюканье петель по-хозяйски распахнул дверь. До упора. Темная прихожая дохнула тайной – стылой и завораживающей как омут: чего уж, войди, ну, войди же…

Нарочито громкий окрик: «Эй!.. Верка! Леха! Э-эй!..» вязнет в мертвой тишине. Розовый свет подозрительно сочится из приоткрытой двери в спальню. Ну, конечно! Леха читал и заснул, потому и свет горит. Какое же чтение в ранних сумерках?.. Наваждение вмиг спадает, запоздало-радостная дробь костяшками пальцев по дереву позволяет вломиться в комнату.

Третий акт древней игры обрушился на друзей как снег на голову:

Море волнуется – три! Замри!

Окоченевшие от ужаса фигуры обдувало сквозняком еще долго. Так, по-крайней мере, им казалось.