Близняшки от босса. Сердце пополам (СИ)

— Снежана — моя помощница, — гремит грозный голос, от которого Лена заметно вздрагивает. — Которая любезно согласилась присмотреть за Алей.

Я реагирую спокойно. Неторопливо поворачиваю голову на звук и наблюдаю, как к нам стремительно мчится Вадим. Охранник успел его предупредить? Или он сам меня заметил?

— А ты, Лена, разве не опаздываешь в аэропорт? — с угрозой бросает своей жене, и та сразу же подает знак водителю. — У меня все еще есть время передумать, — Шторм останавливается рядом со мной, сложив руки в карманы.

Подумав, делает шаг вперед, оказываясь таким образом между мною и Леной. Будто заслоняет меня. Но я запрещаю деструктивным мыслям поражать мой разум.

Разборки мужа и жены меня не касаются. Они — семья. Как там говорят? Одна сатана? В точку! Я здесь лишняя.

— Уже уезжаю, зай, — щебечет Лена. На мгновение кажется, что я слышу недовольный рык Вадима, но лица его не вижу, поэтому не могу распознать истинные эмоции.

Судя по тому, как стремительно жена прячется в салоне, Шторма она действительно испугалась.

— Так, не обращай внимания, — оглядывается на меня босс и даже некое подобие улыбки мне посылает. — Она… своеобразная. Но мы свободны от нее на всю неделю, — говорит в свойственном ему шутливом тоне, но я чувствую, что он зол. — Проходи в дом. Я сейчас, — приближается к охраннику, чтобы проинструктировать его насчет меня.

Ступив на выложенную декоративным камнем дорожку, я оборачиваюсь. Потому что вдруг понимаю, что не сказала Вадиму ни слова и даже не поздоровалась. Заставляю себя хотя бы улыбнуться. Хоть лицемерие и стоит мне колоссальных усилий.

Однако Шторму моих жалких попыток хватает. Его лицо проясняется, а карамельный взгляд теплеет. Слабые солнечные лучи пробиваются сквозь тучи — мягкий свет отражается в глазах Вадима, подчеркивая необычный оттенок. Радужка играет оранжевыми всполохами — и у меня начинает гореть в солнечном сплетении.

Ведь такой цвет я впервые увидела у Риты. А потом…

Все эти дни я не понимала, почему тону в глазах чужого мужчины, не знала, что не так с взглядом Шторма. Отгоняла от себя странные мысли и чувства, старалась обрывать любой зрительный контакт, потому что он дезориентировал меня. И только сейчас я осознала причину, будто убрала какой-то внутренний блок.

Но это невозможно. Просто бред!

С другой стороны…

Когда мы с Антоном выбирали донора в клинике ЭКО, то озвучивали свои пожелания: голубые глаза, светлые волосы, группа крови, как у меня или у мужа. Чтобы ни у кого даже подозрения не возникло, что он не отец.

Но в итоге… Родилась темненькая Ритка с непонятно откуда взявшейся третьей положительной и невероятным, волшебным взглядом.

И Аля…

Резко разворачиваюсь, чтобы Вадим не заметил моей растерянности, и шагаю к крыльцу. Преодолев ступеньки, захожу в особняк — и тут же захлопываю за собой дверь, будто хочу отсечь все, что осталось там, за порогом. Упираюсь спиной в резную деревянную поверхность — и зажмуриваюсь до белых звездочек.

— Господи, только не это, — молю я, едва сдерживая слезы. — Что же мне делать теперь?

Боль притупляется и все становится второстепенным, когда я слышу лепет моей малышки. Тихий, доносящийся издалека, сквозь приоткрытую дверь на втором этаже. Едва различимый, словно Аля болтает во сне. Но ее голоса достаточно, чтобы мое тело, будто в воздушном пузыре, поднялось наверх.

Ступаю осторожно, толкаю дверь бесшумно. И замираю на пороге, с улыбкой глядя на малышку в детской кроватке.

Аля непривычно медлительная сейчас, расслабленная. Лежит в обнимку с плюшевым котом, точнее, прямо на нем, используя вместо подушки, и глазки потирает. Ее кроватка вплотную придвинута к двуспальной постели, которая завалена игрушками, детскими вещами. На шикарной белоснежной спинке из резного дерева — слабые следы фломастера. Вспоминаю Вадима, разрисованного, как индейца, и хронология событий того утра выстраивается в моей голове. Не замечаю, как из груди вырывается смешок, но тут же ругаю себя за это. И расстраиваюсь.

Я бы хотела оборудовать детскую подобным образом. Но с Антоном, который на дух Риту не переносил, как я теперь осознаю, это невозможно было бы.

— Доброе утро, Алечка, — стараюсь говорить негромко и нежно.

В то время как хочется подхватить ее на руки, зацеловать и затискать. Растрепанную, сонную, розовощекую.

Аля поворачивается ко мне, смотрит, прищурив глазки, словно вспоминает. Кажется, в этот миг в ее голове происходит сложный процесс принятия решения: заплакать или все-таки принять меня.

— Тя, — произносит так, будто шараду разгадывает. Но личико Али при этом заметно смягчается. Значит, узнала. И приняла.

— Мама, — машинально поправляю и рот рукой прикрываю. Ну что я делаю? Осторожнее надо себя вести в доме врага. — Так, булочка моя, давай-ка переоденемся, — указываю на ее пижаму-слип.