Близорукая любовь

– Ну их в жопу! – с чувством выругался Иван. – Не знаю, чего они копались! От них только пользы было, что наручники ему надели, когда мы с Грабовским уже его вырубили. Стас, честное слово, прямо герой! Можно сказать, грудью закрыл девок. Правда, чтобы закрыть Алиску, нужно пять таких грудей, как у него.

У Любы неожиданно стало так тепло, так спокойно на душе! Так приятно было слушать похвалы в адрес мужчины, в которого она по уши влюбилась и которому тоже немножко нравилась.

– Неужели кардиограф сломался от одного удара? – поинтересовалась Зоя.

– А вы как думали? Если даже твердокаменная башня наркомана раскололась, Колдунов потом зашивал. Грабовский – это, как красота, страшная сила! Нет, я тоже этого урода, конечно, перетянул пару раз по хребту, но без особой злобы. А кардиограф с первого удара разлетелся, я уже обломками орудовал.

Зоя заметила, что в данной ситуации нужно им объявить благодарность перед строем, а не заставлять писать всякие бумажки.

– Или он умер? – спохватилась она.

– Сейчас, дожидайся! – фыркнул Ваня, в волнении забыв о конспирации. – Лежит у нас с абстиняком и каждое утро на обходе рассказывает мне, что он со мной сделает, когда выйдет. Слушай, а Колдунов какой мужик классный!

– Ты мне это говоришь?

– Нет, правда, такого самообладания я даже от него не ожидал. Представь себя на его месте – заходишь ты в приемное по вызову дежурной сестры и видишь картину маслом: на полу стреноженное тело среди останков кардиографа, под головой лужа крови, а посреди холла финский нож валяется. Девчонки белые, будто их полдня в «Ванише» отмачивали, и два придурка с перекошенными рожами. Есть, вообще говоря, от чего впасть в истерику. А Ян Александрович спокойно попросил доложить обстановку. «Слава богу, – говорит, – ребята, вы все живы. Несите мне скорее набор хирургического моего оборудования, я этому другу рану зашью, пока он не очухался». Мы оправдываемся, извиняемся, а он шьет и знай себе поет из фильма про трех мушкетеров: «Если сам вам шпаги дал, как могу остановить я кровопролитье, кровопролитье!» И так нас сразу отпустило…

– На таких, как он, вообще молиться надо, – сказала Зоя сурово. – Дай-ка мне телефон, я Стасу звякну, пусть сюда едет. Будет лучше, если вы напишете объяснительную под моим чутким руководством, знаю я вас!

– Фи, что за солдафонские выражения. – Анциферов улыбнулся и погладил Зою по острой коленке.

– Серьезно. Вы возьмете бутылку и вместо покаянной бумаги накатаете программное заявление типа «Я этих гадов давил и давить буду!».

– Пока есть кардиографы в приемном отделении, – робко заметила Люба и отодвинула тарелку. – Спасибо, Зоечка, за ужин.

Зоя захлопотала, уговаривая ее остаться, а Ваня тем временем звонил Стасу, чтобы бросал все и ехал к начальнице.

Люба боялась встречи с Грабовским, а потом вдруг подумала – ничего, последний раз можно! Да, она будет тосковать по Стасу, но ничего страшного, если сейчас она просто посмотрит на него…

И Люба покорно опустилась на табуретку, активно принявшись занимать Зою с Ваней легким трепом о жизни сценаристов, пока ждали Грабовского. Сердце ее сжималось в такт каждой прошедшей минуте: вот он спустился в метро, вот стоит на проспекте Энгельса, ожидая красно-белую коробочку трамвая…

Звонок в дверь раздался в точном соответствии с ее расчетами. В ответ на него у Любы наступила такая слабость в ногах, что она поняла – ни за что не сможет выйти в прихожую встретить Стаса. Бросив на нее укоризненно-заговорщицкий взгляд, открыла Зоя.

– Господи, тебя что, посадили уже? – раздался из коридора ее изумленный возглас.

– А, это! – Люба услышала, как Стас смеется, и невольно улыбнулась сама. – Маленькое недоразумение, Зоя Ивановна. Меня сосед по общаге машинкой стриг. А потом хотел подровнять, да забыл, что насадку уже снял. Провел над ухом разик, и все! Панки в городе! Пришлось добривать.

– Тебе идет!

Стас вошел в кухню. С обритой головой он напоминал первоклассника, и Любе показалось, что он совсем по-детски смутился, увидев ее. Или она выдает желаемое за действительное? Вдруг она почувствовала, как Зоина рука властно провела по ее собственному ежику.

– Такое впечатление, что у меня дома заседает партячейка скинхедов. Сговорились вы, что ли?

Люба вспомнила, как выглядит ее голова, и похолодела. Теперь Стас запомнит ее с дурацкой экстремальной стрижкой и нечеловеческим цветом волос. Боже, что он о ней подумает? Зачем только она решила досадить Максимову? Знала же, ничего хорошего не может получиться, если делаешь что-нибудь назло.

– Ты поужинаешь, герой? – невозмутимо продолжала Зоя. – Съешь котлетку, пока горячая.

Стас смущенно отказался. Он мялся в дверях, не решаясь сесть на единственное свободное место рядом с Любой.

– Я так волнуюсь, что совсем нет аппетита.