— Две головы? Супердлинный агрегат? Способность ходить сквозь стены?
— Бесы не могут приблизиться к нему.
О как.
— Ладно, ты права. Это и правда интересно... Стоит того, чтобы взглянуть лично.
19
*
Я люблю человеческие города.
Красота и яркость, грязь и мерзость, разнообразие и скорость, серость и скука; в них столько оттенков и теней, низости и великолепия, правды и лжи, что глаза разбегаются.
Человеческие города в этом смысле похожи на самих людей, собственно.
Я люблю гулять и по старинным переулкам старых городов, и по запруженным движением улицам современных мегаполисов.
Но отдельным удовольствием было, конечно, пройтись по мегаполису с голубем на плече. Она ведь наверняка ещё не видела таких вот человеческих поселений: молоденьких ангелов в такие места попросту не пускают, не положено. Увидят ещё всякое… Но в обществе демона — почему бы и нет? Так что я шёл, любуясь неоновыми огнями, и представлял, что именно и как именно видит ангел (и что при этом чувствует).
Потому я как-то не сразу заметил, что ангел как-то очень уж долго и упорно молчит. А заметив, заволновался.
“Эй, ты в порядке там?”
Нет ответа.
“Эй, ангел?”
“Прости меня, Шаакси.”
А?
“За что?”
“Я уговаривала тебя убить человека.”
А, это…
“Забей и забудь, ты тут ни при чём. Лучше скажи, как тебе нравится город? Он сравнительно молодой, но…”
“Я не понимаю.”
“Как такой молодой город мог так развиться? Да ну, ничего нового под этой луной. Торговля, хорошее расположение, хлопок опять же…”
“Нет, не это.”
Да кто бы сомневался.
“Сказал: забей. Помнишь, что я тебе говорил о спасителях? Считай, вот тебе яркий пример: никогда не соглашайся никому помогать, пока не узнаешь, какой именно помощи от тебя потребуют. Иначе может получиться — и зачастую получается — очень неловко. Люди и всё такое.”
“Но она действительно страдала! Она говорила правду, когда рассказывала о своей боли, и страхах, и ребёнке. И тут вдруг — убийство… Как это может сочетаться?”
Я вздохнул и присел на ближайшую свободную скамейку, устроив птицу на коленях.
Предпочитаю во время таких вот разговоров смотреть в глаза.
“Скажи, — начал я мягко, — как ты думаешь, почему молодых ангелов, вроде тебя, отправляют только на простые дела?”
Она нахохлилась.
“Я бы не сказала, что все дела, в которых мне приходилось участвовать, были такими уж простыми. Мы порой ловили действительно опасных тварей, хочешь верь, хочешь нет. И спасали жизни!”
Я вздохнул.
“Не спорю. И не стану ни секунды приуменьшать твои достижения. Но видишь ли, в чём дело: готов спорить, во всех случаях, над которыми ты работала, было всё более-менее понятно. В смысле, когда у тебя на одной чаше весов поехавший демонопоклонник, приносящий человеческие жертвы колдун, сжигающие своих детей ведьмы и прочие постоянные клиенты паладинов, то сразу понятно, где тут хорошо, где плохо. Разночтения маловероятны: вот оно, зло и безумие в чистом виде, вот она, жертва. Дикси. Получите, так сказать, и распишитесь… Проблема только в том, что это скорее большое исключение, чем настоящее правило. И обычно всё не так просто. Именно это я и имел в виду.”
“Не так… просто?”
“Скажем так: уникумы, тянущие на настоящих чудовищ, среди людей рождаются на самом деле редко. Слишком много факторов должно совпасть, от агрессии и психических отклонений до соответствующих обстоятельств… Но повторюсь: исключение, не правило. И даже тех самых настоящих чудовищ довольно сложно узнать, живя с ними на одной улице. Потому что полная отмороженность не мешает им при необходимости быть милыми, переводить через дорогу старушек и всё вот это вот… Но ты, конечно, видела их в деле. И точно знала, кто тут монстр. Так?”
“Так,” — ответила она нехотя.
“Во-о-от. Но это не типичный случай, понимаешь? Эта вечная ерунда с людьми: противоречия. В них всегда намешано столько страстей, страхов, сомнений и побуждений, что только диву даёшься. Они будут тебе совершенно искренне страдать и считать себя жертвами, но это совершенно не помешает им в промежутках между страданиями воткнуть кому-то вилку в глаз — просто чтобы, значит, в одиночестве не страдать. В компании веселее, и вот это вот всё. Они будут ломать своих детей, творить с ними ужасные вещи — и при этом любить, конечно. Всем сердцем причём, без всякого. И не менее искренне они будут любить, заявляя нечто в духе “Так не доставайся же никому” своей желающей свинтить половинке. Они будут говорить тебе в глаза правду, и верить в эту правду — аж до вечера! А назавтра эта правда перестанет быть для них актуальной… Такие они, люди. Тут ничего не поделаешь.”
“И как же с ними работать в таком случае? У нас всё иначе, мы другие. Нам этого не понять, но как-то же надо — понимать?”
Хороший вопрос, а?
“Это придёт с опытом. Наверное. Хотя знаешь, я бы не сказал, что мы прямо вот
“Сложнее?”
Я вздохнул.