Блог «Серп и молот» 2014–2016

«К началу войны 9-й мехкорпус был укомплектован личным составом почти полностью. Не хватало еще вооружения, и обучение людей не было завершено. Но в сложившейся обстановке воевать с этим составом было можно.

Несчастье заключалось в том, что корпус только назывался механизированным. С горечью смотрел я на походе на наши старенькие Т-26, БТ-5 и немногочисленные БТ-7, понимая, что длительных боевых действий они не выдержат. Не говорю уже о том, что и этих танков у нас было не больше трети положенного по штату. Пехота обеих танковых дивизий машин не имела, а поскольку она значилась моторизованной, не было у нее ни повозок, ни коней.»

(К. К. Рокоссовский)

Т-26 и БТ-5 — это такая рухлядь, уже снятая с производства, что я даже не могу представить, сколько нужно иметь совести считать их танками. Эти повозки еще и как-то ездить могли! Т. е., весь тот металлолом, который был выпущен промышленностью СССР с конца 20-х годов и поступил на вооружение танкистам, до 1941 года считался танками?!

Да, у немцев было тоже много старых танков, как нам еще Резун объяснил. Только все немецкие танки стали не условными, а настоящими, когда они доехали (были доставлены) до рубежа атаки 22.06.1941. Немецкие танковые дивизии свои танки подсчитывали не в Баварии, когда они из парков выезжали, грузились в эшелоны и по Польше двигались к Бугу, а с момента готовности к нападению.

У нас считают всё, и танки, которые на вооружении стояли, и металлолом, который выглядел, как танк, а у немцев только то, что готовилось границу с СССР перейти в состоянии отмобилизования…

* * *

Так что, совсем никакой внезапности не было в начале войны? Да, не было. Были совершенно другие факторы. Мне один из читателей совершенно справедливо указал, что я пропустил слова Иосифа Виссарионовича в праздничном приказе от 23 февраля 1942 года:

«В первые месяцы войны ввиду неожиданности и внезапности немецко-фашистского нападения Красная Армия оказалась вынужденной отступать, оставить часть советской территории.»

Если Хрущев слова праздничного приказа использовал для того, чтобы обвинить Сталина в игнорировании угрозы войны, а потом для собственного оправдания использовать фактор внезапности, то это подлость неприкрытая. Разница между политическим заявлением на Пленуме ЦК КПСС, на котором Сталин говорил о втором фронте и нехватке танков и самолетов, и праздничным приказом — существенная, не находите? Иосиф Виссарионович этим Приказом поздравлял воинов Красной Армии, а не вскрывал недостатки и просчеты.

Того же плана следующее обвинение Хрущева:

«До войны в нашей печати и во всей воспитательной работе преобладал хвастливый тон: если враг нападет на священную советскую землю, то мы ответим на удар врага тройным ударом, войну будем вести на территории противника и выиграем ее малой кровью.»

А это уже прямой поклеп не только на Сталина, но и на К. Е. Ворошилова. Никита же собственной персоной присутствовал на 18-м съезде ВКП(б), своими ушами слышал, что говорил с трибуны Климент Ефремович: «…современные войны, как об этом красноречиво свидетельствует вторая империалистическая война, будут длительными, затяжными, разорительными». Где там хвастливость? Напротив, Ворошилов на съезде предупреждал, что свою армию мирного времени, насчитывающую 1 млн. 150 тысяч человек, Германия в случае войны может развернуть в 5,5–6 раз.

Это такой же хрущевский трюк, как и со словами праздничного приказа: представить слова из куплетов песен — политическим заявлением, которое расхолодило страну, погрузило в беспечность и самоуверенность.

Вписав в свои мемуары фантазии о надеждах Сталина на мирный исход летом 1941 года, сам Георгий Константинович оказался в очень сложном положении и не заметил, что всё дальнейшее его повествование о начале войны в корне противоречит жонглированию Директивами. Если бы эти Директивы даже за год до перехода немцев в наступление они отправили, то результат был бы точно таким же.