Присев на стул напротив стола, за которым сидел следователь, Карпов попросил налить ему воды. Лакшин молча взял графин и наполнил стакан на четверть. Обеими руками, которые были скованы наручниками, Карпов взял стакан и утолил жажду. Утром на завтрак ему дали какую-то баланду с рыбной требухой, поэтому жажда его мучала неимоверная. Поставив опорожненный стакан на стол, арестованный уставился на следователя, ожидая от него вопросов.
— Сегодня у нас последняя встреча, Карпов, после которой тебя, скорее всего, ждёт вышка, — сообщил заключённому Лакшин. — И вызвал я тебя совсем не по делу Мейерхольда, которого не далее как месяц назад самого отправили в распыл. А вызвал я тебя для того, чтобы сказать: вся твоя оккультная лабуда, которой ты так долго занимался, пойдёт коту под хвост. Вот ты в неё веришь, а тебя вскорости расстреляют. А я в неё не верю, и буду жить. У тебя есть молодая и красивая жена, которая тоже сидит здесь, на Лубянке. Так вот, когда тебя поведут ставить к стенке, я навешу твою бабу в камере и проделаю с ней всё, что мне подскажет моя распалённая фантазия. И я хочу, чтобы перед смертью ты знал об этом. Ты меня слышишь, Карпов?
Последнюю фразу следователь буквально выкрикнул, поскольку арестованный сидел на стуле и отрешенно смотрел на часы, которые висели на стене сбоку от него.
— Чего ты уставился на эти часы — считаешь, сколько тебе жить осталось? — вновь обратился к арестованному следователь.
— 16.39. Миша умер, — произнёс Карпов, всё также глядя на часы.
— Какой ещё Миша? — снова взвился следователь, привстав на стуле.
— Несколько минут назад у себя в квартире умер писатель Михаил Булгаков, — ответил Карпов. — И его жена Елена записала эти слова в своём дневнике.
Произнеся это, Карпов перевёл взгляд на следователя и продолжил:
— А что касается моей участи, то мне тебя жалко, Лакшин. Меня уже сегодня вечером выпустят отсюда и вернут на службу. А тебя арестуют и вскоре расстреляют в Сухановской тюрьме выстрелом в затылок из револьвера с номером 445130. А твою жену с ребёнком отправят в Акмолинский лагерь жён изменников Родины.
— Ах ты, сука! — закричал Лакшин и, перегнувшись через стол, сильным ударом массивного кулака в лицо сбил арестованного со стула на пол.
Затем, обежав стол, следователь новым ударом сбил арестованного, который уже приподнимался на скованных наручниками руках, на пол, после чего стал яростно избивать его ногами, обутыми в яловые сапоги.
— Вот тебе, тварь, свобода, вот тебе Сухановская тюрьма! — приговаривал Лакшин, остервенело мутузя лежащего на полу арестованного. — Да я тебя, сука, в порошок сотру, в бога… душу… мать!..
Когда секретарь Александр Поскребышев вошёл в кабинет Сталина, тот сидел за столом и набивал трубку табаком. Пройдя дистанцию до стола, вошедший достал из кожаной папки документ и положил его перед хозяином кабинета, пояснив при этом:
— Это список на расстрел, товарищ Сталин.
— Кто такие? — не отрываясь от трубки, спросил генсек.
— Сотрудники НКВД, которые участвовали в репрессиях 1937–1938 годов.
— Хорошо, оставьте, я посмотрю, — и Сталин сделал небрежный жест рукой, который означал, что секретарь может удалиться.
Однако Поскребышев не торопился уходить.
— Товарищ Сталин, пришло сообщение, что умер Михаил Булгаков, — после короткой паузы сообщил секретарь.
Услышав эту новость, генсек замер — его рука, тянувшаяся к коробке с табаком, остановилась на полпути.
— Откуда пришло сообщение? — спросил Сталин.
— Посудомойка Варя, которая приехала час назад на свою смену, слышала разговор в трамвае.
— Наберите мне квартиру Булгакова, — откладывая наполовину набитую трубку в сторону, приказал генсек.
Поскребышев, который держал в голове огромный объём информации и знал наизусть сотни имён, фамилий, адресов и телефонов, подошёл к аппарату и быстро набрал нужные цифры. После чего он передал трубку Сталину. И когда на другом конце провода ответил женский голос, генсек спросил:
— Правда ли, что умер товарищ Булгаков?
— Да, он умер, — последовал ответ.
Какое-то время Сталин держал трубку в руке, после чего вернул её на аппарат.
— Можете идти, — обратился он к секретарю, и тот тут же удалился.
А Сталин снова взял в руки курительную трубку и продолжил прежнее занятие — стал набивать её табаком. В это время взгляд его скользил по документу, который принёс Поскребышев. В середине него, в длинном перечне фамилий, цепкий взгляд генсека выхватил знакомое имя — Карпов Мирон Авдеевич.