— Но у вас же большая семья — несколько взрослых сыновей и две такие же дочери, братья, сестры, племянники и так далее, — продолжал упорствовать Салюнас. — Это же десятки человек, многие из которых работают и наверняка имеют какие-то накопления. Мы проверяли ваши денежные счета через сберегательные кассы — денег там у вашей родни и в самом деле накоплено не много. Значит, ваши родственники хранят их в каких-то заначках.
— Ничего и нигде мы не храним, — стоял на своём старик. — А вам должно быть стыдно, что вы вот уже неделю держите у себя ни в чём не повинного человека и вымогаете у него деньги. Неужели вы ничего не боитесь?
— А чего мне бояться, Максудов? — искренне удивился следователь. — Мы присланы сюда из самой Москвы и держим в страхе всю вашу республику. Здесь нет таких людей, к кому вы можете обратиться за помощью — все подчиняются нам, начиная от первого секретаря и заканчивая прокурором. А поедете жаловаться в Москву, так вашу жалобу перешлют обратно нам. И вот тогда одними деньгами вы уже не откупитесь — мы «закатаем» вас по полной программе и остаток лет вы проведёте за решёткой.
— Но если вы не боитесь людского суда, есть же ещё суд высший. Аллах вам этого не простит.
— Да чихал я на вашу религию — я в чёрта верю, к вашему сведению. Поэтому, либо вы в течение трёх дней соберёте требуемую сумму, либо я прикажу также арестовать и ваших детей. Вы этого хотите?
— Не трожьте детей! — взмолился старик и впервые посмотрел в глаза своему экзекутору. — У меня у сына неделю назад дочка родилась, а вторая дочь беременна третьим ребёнком.
— Вот вы плодитесь тут! — вплеснул руками Салюнас. — А потом говорите, что у вас денег нет. На какие же шиши вы держите такую ораву?
— Мои дети обычные труженики, а не хапуги. Один сын работает в научно-исследовательском институте, другой в музее, а третий…
Однако договорить старик не успел. Следователь вскочил со своего стула и заорал:
— Да слышал я уже эту песню, слышал! Сколько можно!
Старик замолчал, а следователь подошёл к распахнутому настежь окну и прикрыл одну из его створок. После чего снова обернулся к арестованному и спросил:
— Ну, что, старик, соберешь деньги или мне твоих детей-тружеников арестовать, к едреной фене?
Вместо ответа арестованный внезапно… заплакал. Его плечи затряслись, а руками он прикрыл лицо. Увидев это, следователь взял со стола графин и, налив из него в стакан воды, протянул его старику. Тот сделал несколько судорожных глотков, вытер тыльной стороной ладони губы и поставил стакан на стол. После чего произнёс:
— Всё равно вас Аллах накажет. Не сегодня, так завтра.
— Никто меня не накажет, — возвращаясь за стол, ответил Салюнас. — На меня однажды уже и с ножом бросались, и из ружья стреляли. Ничто меня не берёт — я заговорённый. А тебя я в последний раз спрашиваю: соберёшь деньги?
— Я должен с детьми встретиться, — ответил старик.
— Не с детьми, а со старшим сыном. Я вызову его завтра и ты ему объяснишь ситуацию. Скажешь, что в течение трёх дней надо собрать нужную сумму. Если кто-то посторонний об этом узнает, и тебе и сыну будет очень плохо — я обещаю. Ты меня понял?
Старик молча кивнул головой. После этого Салюнас вызвал конвойного, чтобы тот увёл арестованного в камеру. Как только это произошло, следователь собрал бумаги, лежавшие на столе, в стопку и положил их в сейф. Закрыв его, он положил ключ в карман и вышел из кабинета, закрыв его на другой ключ. Последний он оставил на вахте внизу.
Выйдя на улицу, Салюнас прошёл несколько метров и, достав из кармана пиджака пачку сигарет, закурил. Невдалеке мимо проходила согбенная старушка-узбечка, опиравшаяся на кривую палку. Посмотрев на следователя, женщина спросила:
— Много невинных людей сегодня посадил?
— Что ты мелешь, старая карга? — возмутился следователь. — Проваливай, пока я и тебя за решетку не отправил.
Женщина прошла несколько шагов вперёд, после чего обернулась и сообщила:
— Ничто, говоришь, тебя не берёт? Так ты не пули должен бояться и не ножа, а старого турецкого ятагана, который тебе голову отрежет. Вжик — и нет головы!
И старушка взмахнула своей кривой палкой, будто саблей, показывая, как именно это будет проделано.
«Видно услышала в открытое окно, как я Максудову в кабинете грозил, — подумал Салюнас, размышляя над словами старухи. — Взбрело же дуре в голову про какой-то старый ятаган молоть. Меня сам чёрт хранит, мне ничего не страшно».
В этот миг Салюнас поперхнулся табаком и стал сильно кашлять. А когда приступ прошёл, он отбросил недокуренную сигарету в сторону и направился к гостинице, в которой проживали члены его следственной группы.
— Мама, к нам собачка пришла!
На этот крик из комнаты вышла женщина с пустым тазиком в руках, из чего Шорин сделал вывод, что это хозяйка квартиры и она только что ходила на балкон, где, судя по всему, развешивала бельё.
— Вам кого? — спросила женщина у Шорина, пока её дочка, встав на колени, любезничала с Плутоном, гладя его по голове.