Блок-ада

За ним стояла неестественно толстая в талии мать, с ввалившимися щеками и вылинялыми глазами, источавшими белый свет.

Повариха с первого взгляда поняла, что таких талонов она в жизни не видела, однако отзывчивая на все прекрасное ленинградская душа, надо думать, подсказала ей, что держит она в руках почти произведение искусства! На мать она даже не смотрела, мать она помнила по имевшим место в пору работы Таточки в райисполкоме бурным сценам, она смотрела на талоны и на автора. Автор, полуоткрыв рот с потрескавшимися губами, ждал приговора. Ждут ли с таким же напряжением нынче художники приговора жюри международных премий? Ждут, но не все. Рыхлая тетка приговор вынесла и тут же привела его в исполнение: дважды опустила черпак в котел, плеснула в две тарелки горячей жижицы и бросила в каждую из тарелок по десертной ложке серой лапши из кастрюльки поменьше, стоявшей здесь же, под левым локтем.

Обед был съеден молча, и так же молча мать с сыном ушли.

На следующий день мать была приглашена на обед вторично, и все повторилось сначала.

Анатолий вел мать, уже уверенный в своей руке. Он был почти убежден в том, что талоны сошли за настоящие.

И подтверждение в виде двух тарелок овсяной бурды и двух стаканов жиденького компотика на сахарине с плавающей долькой сушеного яблочка было получено со всей веселящей душу очевидностью.

«Репин», – сказала Татьяна Петровна, когда вышли на улицу и никто не мог слышать.

Стоит мальчику сочинить стишок, взрослые спешат пообещать – поэтом будешь. Стоит девочке на представлении в очаге сплясать «снежинку», спешат поздравить друг друга: «Да она же у нас балерина!» Глупость взрослых заразительна, преломленная детским сознанием, она сообщила Анатолию, убедившемуся в своей ловкости, уверенность в том, что у него в руках лампа Аладдина. Он уже спокойно подумывал о том времени, когда будет рисовать карточки на розовой почтовой бумаге, найденной в том же столике, ну а когда вырастет, то и деньги. Ждать, пока судьба сдаст на руки выигрышные карты? Нет! Карты в твоих руках, их надо делать! Но это уже пафос более поздних времен.

Во время третьего похода не произошло ничего замечательного.

Четвертый день принес отрезвление, Анатолий протянул талоны, уже не глядя на повариху, а та, едва на них взглянув, тут же вернула автору, державшему протянутую за тарелкой руку на весу. Автор поднял глаза на рыхлую тетку с пахучим черпаком, источавшим едва уловимый аромат гороха, но тетка была каменней дамы, жившей в нише под шпилем дома «Помещика», где обитал Анатолий с мамашей.

Ни слова не говоря, мать и сын покинули столовую, давясь голодной слюной.

«Толюсик, что же это?» – обреченно пробормотала наконец Татьяна Петровна, когда подошли к Фонтанке.

«Это халтура!» – самокритично признался Анатолий и, оглянувшись, мелко изорвал и выбросил свое творение.

Да, невооруженным глазом было видно, что на этот раз талоны были выполнены небрежно. Нет, это были не те изумительные изделия реставратора подлинных талонов на дополнительное питание, которые могли бы занять достойное место в любом музее криминалистики.

Накануне все светлое время братец где-то проболтался, а вечером, при фитиле, обмерзшими руками качественно выполнить работу уже не сумел.

Над следующей парой талонов Анатолий работал два дня, недовольный собой, он вставал из-за стола, кидал в остывшую буржуйку неудавшийся вариант, разминал руки, ждал вдохновения. Вместе с воспоминанием о гороховой баланде оно приходило, и он приступал к работе.

Вот здесь-то в полной мере и обнаружила себя складка усидчивости, свойственная и его отцу, полгода жизни в заключении потратившему на кропотливую работу над рисунком из соломки на крышке самодельного портсигара.

Мать отговаривала, все-таки опасаясь непоправимых последствий, но юный мастер наконец откинулся от стола, взглянул на свою работу издали, потом внимательно посмотрел еще раз через лупу и коротко бросил: «Вроде бы неплохо! Совсем неплохо!»

«Детку-крошку», одно из имен Анатолия, мать с новыми талонами не отпустила.

Снова натянули ушанки, перепоясались для тепла какими-то шнурами от абажура (многие ленинградцы были в ту пору небрежны в одежде) и двинулись.

То ли послышалось, то ли действительно в полуподвале, где обитала столовка, при их появлении раздалось: «Идут…» Повариха мельком взглянула на талоны, руку мастера узнала сразу, две тарелки теплой жижи и две десертные ложки «шрапнели» были выданы незамедлительно.

Молча, не поднимая глаз друг на друга, мать и сын съели обед и так же молча, по-английски, не прощаясь, покинули столовку с теплыми желудками и ликующими сердцами.

Как хорошо, если бы пастораль с поддельными талонами могла длиться до великого дня Победы и возобновиться в нынешние времена, когда продовольствие в Санкт-Петербурге для большей части ленинградцев, не предполагавших переселения в новую эпоху и внутренне к ней не готовых, стало проблемой чрезвычайно сложной.