Блокада. Книга 1

Вопрос был неожиданным. Но уже через мгновение Анатолий понял, что стал сейчас для Веры единственной надеждой, главной опорой. Ему было жалко ее, и вместе с тем он был горд от сознания, что играет такую большую, такую решающую роль в жизни другого человека.

Он крепче и крепче обнимал Веру и думал о том, что теперь уж никогда не бросит ее, сделает все для того, чтобы защитить ее от любой угрозы любой ценой, даже ценой жизни. И чем больше он думал об этом, тем сильнее верил в себя, в свои силы, в свою решимость противостоять всему тому, что может с ними произойти.

Это чувство переполняло Анатолия и наконец вырвалось наружу.

– Верочка, родная моя, ничего не бойся, я всегда буду с тобой, – говорил он, и слова сами срывались с его губ. – Мы всегда будем вместе – и здесь, и там, когда вернемся. Я только теперь понял, чтó ты для меня значишь! Да, ты была права там, в Белокаменске, когда говорила… ну, ты помнишь?.. Это верно, я и сам тогда не понимал, что люблю тебя, думал, что это так, временно… Но теперь я знаю, на всю жизнь знаю, что другой не будет, что мы будем всегда вместе, а когда я уйду на фронт, ты будешь ждать, а я буду тебе писать, каждый день писать…

Он говорил бы еще и еще, но в этот момент за дверью послышались чьи-то тяжелые шаги и скрип лестницы.

Вера отпрянула от Анатолия, и он сам подался вперед в тревожном ожидании, однако облегченно вздохнул, когда дверь открылась и он увидел на пороге Жогина.

Пригнувшись, чтобы не задеть головой за низкую притолоку, он шагнул на чердак и сказал:

– Вот… поесть вам принес. – Он поставил на пол глиняный кувшин и протянул Анатолию большой ломоть хлеба. – Молоко и хлеб. Крестьянская еда. Обед сегодня не варим. Не до обеда тут…

Анатолий молча взял хлеб.

Вера привстала на коленях и робко спросила:

– Что-нибудь случилось? Вы узнали что-нибудь… плохое?

Жогин ответил не сразу. Он потоптался в дверях и потом сказал:

– А это, барышня, трудно наперед сказать. Плохое, хорошее – оно ведь для разных людей по-разному считается. Скажем, кошка с мышкой играет, кошке – радость, мышке – слезы. Так ведь оно на свете-то все выходит!

Он помолчал.

И Анатолий и Вера ждали от него еще каких-то слов, объяснений, но вместо этого Жогин сказал:

– Так, значит, уговор старый. Сидеть тихо. А если по нужде – ногой в пол стукнете. Три, скажем, раза.

Он повернулся и шагнул за порог, опять-таки плотно прикрыв за собой дверь. Заскрипела лестница.

– Странно, – вполголоса произнес Анатолий, – все как-то очень странно…

– Поешь, Толя, – тихо сказала Вера.

Он отмахнулся.

– Нет, ты обязательно поешь! – настойчиво повторила Вера. – Так можно совсем ослабнуть. Не забудь, ведь ты после болезни.

Анатолий пожал плечами, механически отщипнул от ломтя хлеба небольшой кусочек и положил его в рот. Хлеб был свежий и вкусный. Он впервые за долгое время почувствовал, что голоден. Взял высокий глиняный кувшин с узким горлом и сделал несколько глотков. Молоко было теплым и чуть сладковатым. В течение нескольких минут он с аппетитом ел хлеб, запивая его молоком.

Когда чувство голода стало постепенно исчезать, Анатолий вспомнил о Вере.

– Теперь ты, – сказал он, протягивая ей кувшин, – ну, без разговоров…

Она покорно взяла кувшин обеими руками, поднесла ко рту и сделала глоток.

Потом поставила кувшин на пол и виновато сказала:

– Мне не хочется, Толя… Ну совсем ничего не хочется. Ни есть, ни пить.

– Но как это возможно? Ты не ела почти сутки!

Она не ответила на его вопрос – то ли не придала ему значения, то ли не расслышала.

Наконец она сказала медленно, как будто сама удивляясь своим словам, своей догадке:

– А ведь я понимаю то, что он только что сказал… Я все понимаю. А ты?

Анатолий вздрогнул. Только что он испытал несколько минут приятного чувства сытости, и ему ни о чем не хотелось думать, а просто закрыть глаза и тихо сидеть или дремать, забыв обо всем.

– Ты хочешь сказать, что… – начал было он.

– Да, да. Толя, я именно это хочу сказать, – твердо произнесла Вера. – Он знает что-то, этот Жогин. Только я боялась его спросить прямо так, напрямик.

– Но… но как же это может быть! – воскликнул Анатолий и вскочил на ноги. – Ведь если и в самом деле… они… ну, они… – он запнулся, боясь произнести вслух это слово – «немцы», – если они где-то здесь, то как он может быть так спокоен?! Ведь он же советский колхозник, для него они не менее опасны, чем для нас?!

Вера молчала.

– Нет, ты ошиблась, – уже более спокойно продолжал Анатолий. – Просто у этого Жогина такая иезуитская манера говорить. Какими-то темными намеками. К тому же, мне кажется, он слегка подтрунивает над нами. Ну, знаешь, городские ребята, привыкли к комфорту… А он – от земли, крестьянин от сохи, как раньше говорили.

– Сядь, Толя, я хочу, чтобы ты был рядом.

Он послушно снова опустился на тюфяк.

– Я хочу сказать тебе одну вещь, – по-прежнему отрешенно произнесла Вера. – Я поняла наконец, что я сейчас чувствую. Это четвертое измерение.

– Что? – удивленно протянул Анатолий.