Блокада. Книга 4

Стала подниматься по темной лестнице, и, как всегда, на площадке второго этажа, где была наша заброшенная квартира, меня охватило такое чувство, будто я прохожу мимо пепелища. Не останавливаясь, поднялась на четвертый этаж. Звонок в квартире Торбеевых уже давно не работал. Я постучала, и сердце мое заколотилось от страха…

Дверь мне открыла Ксения Ильинична, жена Торбеева. Муж ее, рабочий завода «Электросила», в первые же дни войны ушел в ополчение.

– Ну… как?.. – почему-то шепотом спросила я.

– Ничего, спит, – ответила Ксения Ильинична.

Мама лежала в постели, повернувшись лицом к стене, укрытая поверх одеяла своей старенькой шубой.

Я взяла из рук Ксении Ильиничны коптилку и бросилась к маме – мне вдруг показалось, что она не дышит. Только когда я наконец расслышала ее слабое дыхание, отлегло от сердца.

– Ты ее не буди, не надо, – сказала Ксения Ильинична, – она только заснула. Пойдем на кухню.

Несколько минут, а может быть, секунд я неподвижно стояла возле маминой кровати. Это было счастье – знать, видеть, что мама жива, что она спокойно спит!..

Потом мы пошли с Ксенией Ильиничной на кухню. Там я выгрузила на стол все свои скудные запасы – куски черствого хлеба, раскрошившуюся четвертушку пшенного концентрата и крохотный бумажный кулечек с сахаром.

– Ну… так как же мама? – спросила я, умоляюще глядя на Ксению Ильиничну.

– Что сказать тебе. Вера… – со вздохом ответила она. – Врать буду – все равно не поверишь. Слаба стала очень. Но позавчера отец твой наведывался, так она поднялась, по комнате ходила… Все отчаивалась, что исхудал Иван… Себя-то со стороны не видит…

Ксения Ильинична посмотрела на меня и покачала головой.

– Да и ты, Верушка, видать, не очень сытно в госпитале-то своем живешь. Кожа да кости.

– Всем плохо, – сказала я.

– Одно утешение! – горько усмехнулась она.

Мы сидели у кухонного стола, возле чадящей коптилки. Ксения Ильинична была в шубе. Я тоже не раздевалась.

– Что там у вас военные-то говорят? – спросила Ксения Ильинична. – Скоро ли?..

– Идут бои.

– А у нас тут, за Нарвской, потише стало. Я Ивана спрашивала – может, отогнали немца? Нет, говорит, по-прежнему недалеко от больницы Фореля стоит… А я так думаю: может, немец снаряды тратить не хочет? Надеется, и так все вымрут?..

– Никто не вымрет! – резко возразила я. – Не сегодня-завтра прорвут блокаду.

И вдруг почувствовала, что последние слова произнесла как-то неуверенно, совсем не так, как говорила об этом недели три назад. Скорее уже по инерции.

– Дай-то бог, – почти шепотом сказала Ксения Ильинична.

Я встала.

– Куда ты, Вера? – недоуменно спросила Ксения Ильинична.

– Надо возвращаться в госпиталь.

Еще полчаса назад мне показалось бы невозможным, проделав длинный путь с Выборгской за Нарвскую, сразу же бежать назад.

Ведь еще уходя из госпиталя, я решила, что переночую у Торбеевых. Но сейчас, убедившись, что мама жива и спокойно спит, я поняла, что не могу оставаться здесь. Эта квартира с окнами, забитыми фанерой, показалась мне склепом. Только там, в госпитале, сознание, что я делаю важное, нужное дело, отвлекало меня от тяжелых мыслей.

– Ночью должны привезти раненых, – сказала я, будто оправдываясь перед Ксенией Ильиничной. – Мне необходимо быть на месте. Постараюсь, как только смогу, снова заглянуть к вам.

С тоской я подумала о том, что давно не видела отца. Спросила:

– А как себя чувствует папа?

– Говорю, исхудал очень, – повторила Ксения Ильинична. И добавила не то с завистью, не то с удивлением: – Только ведь он, Иван… железный какой-то. На вид исхудал, а изнутри… Ну, словом, точно балка тавровая в него заложена. Не гнется…

– Спасибо вам, Ксения Ильинична, за маму, – сказала я. – Без вас она бы…

У меня не было сил договорить. Будто кто-то сжал мне горло.

– Чего там, Веруша… – махнула рукой Торбеева. – Столько лет рядом, как родные, жили… Куда же ты пойдешь-то на ночь глядя?

– Доберусь, – сказала я, подумав, что ночью, на пустынной улице и в самом деле, может быть, легче остановить попутную военную машину.

Ксения Ильинична постояла с минуту на лестничной площадке, освещая мне дорогу, потом, еще раз попрощавшись, захлопнула дверь. Этот звук гулко отозвался в холодных стенах пустого подъезда.

Я стала спускаться, держась за перила, и вдруг послышался мужской голос:

– Эй, кто там есть наверху?

Я вздрогнула и остановилась. В госпитале, среди медперсонала, ходили слухи об участившихся в последние дни грабежах, – какие-то подонки, пользуясь темнотой и пустынностью вечерних улиц, нападали на одиноких людей…

Но нет, не только страх сковал меня. Раздавшийся голос показался мне странно знакомым…

– Эй, товарищ! – снова услышала я. – Подождите минуту, мне надо спросить…

Раздались гулкие шаги. Кто-то быстро поднимался по лестнице.

Первой моей безотчетной мыслью было бежать обратно, постучать в дверь Ксении Ильиничны. Но не смогла сделать ни шагу. Стояла в темноте, прижавшись к перилам, уже поняв, почувствовав, узнав, чей это голос. А шаги все приближались…

– Толя! – крикнула я. – Толя! Это ты?..