Блокада. Книга 5

«Почему в коридоре так пусто и тихо?» — подумал он. Приоткрыл дверь в одну из палат. Там тоже одиноко мерцала коптилка. При свете ее Суровцев разглядел лежавших на койках раненых, укрытых поверх одеял полушубками и шинелями. Ни один не шелохнулся, не повернул головы на скрип открываемой двери…

Несколько секунд Суровцев стоял, глядя на этих скованных холодом и голодом неподвижно лежавших людей, потом осторожно прикрыл дверь и пошел, почти побежал к сестринской.

…За тем самым маленьким столиком сидела не Вера, а какая-то незнакомая женщина в белом халате. Суровцеву показалось, что она дремлет.

— Простите, я… — произнес Суровцев.

Женщина подняла голову, посмотрела на него из-под полуопущенных век.

— Я хотел бы увидеть… — сказал Суровцев.

И осекся. Ему было страшно назвать имя Веры. Только сейчас он со всей ясностью отдал себе отчет в том, что в ответ может услышать: «Умерла».

— Я не поняла, кого вы хотите увидеть, товарищ? — спросила женщина.

— Веру! Веру Королеву! — почти с отчаянием выкрикнул Суровцев.

— Королеву? Сейчас ее нет здесь, — слабым голосом ответила женщина.

«Жива! — мелькнуло в сознании Суровцева. — Значит, Жива!»

— А где она? — спросил он торопливо.

— У начальника госпиталя.

— Это на третьем этаже? Спасибо, я сейчас…

— Подождите! Кто вы, собственно, такой, товарищ?

— Я Суровцев, капитан Суровцев, лежал в вашем госпитале. А теперь вот вернулся в Ленинград. Словом, я хотел бы видеть Веру…

— Королевой сейчас нет в госпитале, — терпеливо, но равнодушно разъяснила женщина. — Она на квартире у Осьминина, у начальника госпиталя. Он болен.

— Я могу написать ей записку? — упавшим голосом спросил Суровцев.

— Пишите.

— Но… можно попросить бумагу?

Женщина медленно, будто с огромным трудом, подняла руки с колен, точно слепая, пошарила ладонями по столу и подвинула к Суровцеву листок бумаги.

Суровцев достал карандаш и растерянно помедлил. Что писать?

Наконец решился…

«Здравствуйте, Вера!

Это я, капитан Суровцев, — помните, который сбежал из вашего госпиталя. А теперь вернулся с передовой, получил назначение в Ленинград. Заходил проведать вас, но не застал. Надеюсь, что у вас все хорошо, насколько может быть хорошо сейчас в Ленинграде.

В. Суровцев».

Подумал немного, достал из кармана командировочное предписание, на обороте которого был записан продиктованный ему майором адрес. Написал: «Нахожусь по адресу…», свернул записку и, протянув ее женщине, сказал:

— Очень прошу, передайте!

…И вот теперь Вера стояла перед ним.

— …Давно ли отозвали? — задумчиво повторил Суровцев вопрос Веры. — Сейчас мне кажется, что очень давно.

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и, нахмурившись, сказал:

— Можно ехать. Пора.

Подошел к стене и снял с гвоздя свой полушубок.

— Володя, милый, — воскликнула Вера, — зачем вам ехать самому? У вас же наверняка есть срочные дела! Спасибо за машину, а если к тому же бойцы помогут…

— Поехали! — прервал ее Суровцев.

7

Мы спустились вниз и вышли на улицу.

Возле подъезда я увидела фургон с красным крестом на боках.

«Откуда у них медицинский транспорт? — удивленно подумала я. — Ведь это же не госпиталь. Впрочем, вполне возможно, что в полку имеется своя санчасть».

У машины ожидали двое бойцов, один в шинели, другой в полушубке. Когда Суровцев подошел, бойцы вытянулись, и тот, что был в полушубке, видимо старший, громко сказал:

— Товарищ капитан! По вашему приказанию…

— Гроб достать удалось? — прервал его Суровцев.

— Достали, товарищ капитан. Всего два осталось. Лейтенант приказал, чтобы…

Суровцев, не дослушав, махнул рукой и, повернувшись ко мне, сказал:

— Вам придется ехать в фургоне, Вера. Я должен находиться в кабине. Таков порядок.

— Конечно, конечно, товарищ капитан, — торопливо сказала я, не решаясь в присутствии бойцов называть Суровцева по имени.

— Какой адрес? — спросил он.

— Мойка, набережная Мойки! На углу Невского остановитесь, я покажу дом.

— Садитесь скорее.

Я обошла фургон. С тыльной стороны его была открыта дверца, к которой вели три металлические ступеньки.

Я торопливо влезла по лестничке, шагнула в темноту и тут же больно ударилась обо что-то ногой. Сообразила, что это гроб, но не почувствовала страха. Мелькнула мысль, что если бы до войны я вот так натолкнулась в темноте на гроб… Но тогда не было ни обстрелов, ни трупов на улицах…

В дверном просвете появился боец в шинели, он влез в фургон, за ним — другой.

— Чего же вы стоите-то? — спросил первый. — Тут по бокам скамейки, садитесь!

Я нащупала скамью и села. Бойцы расположились напротив. Кто-то из них захлопнул дверцу. Зашумел мотор. Машина тронулась.