Блокадные будни одного района Ленинграда

«Летом 1942 года жилуправдом предупредила маму, что надо немедленно уехать из города, иначе ее выселят, так как мама по документам считалась немкой. Дед был обрусевшим немцем, в 1937 году был арестован и пропал[179]. Мама в замужестве оставила фамилию отца, за что и поплатилась. Нам выписали эвакуационный лист, и мы покинули город 18 июля 1942 года. Хорошо помню, как нас погрузили на баржу. Народу было так много, мы почти все лежали друг на друге на верхней палубе. Как только мы отошли от берега, нас стали бомбить самолеты. Что мы все пережили, пока переплывали Ладогу, – не передать! Нас родители прикрывали своими телами. С тех пор очень боюсь голода и вообще всего боюсь»[180].

В шестом томе «Книги памяти» перечислено восемь человек, имевших фамилию Генрих. В том числе Вера, Мария и Евгения Карловны, Юлия Ивановна и Евгений Иванович Генрих (1928 г. р.), проживавший на Лифляндской ул., 4, кв. 30. Дата его смерти – октябрь 1941 г… Крайняя дата смерти шестерых – май 1942 г. За неимением пока других сведений о Генрихах, проживавших на Лифляндской улице, остается предположить, что они были принудительно эвакуированы.

Наличие традиционных русских имен и отчеств у этнических немцев Петербурга – Ленинграда было распространено и связано со следующим. Например, на площади Стачек, там, где построен Кировский универмаг, в 1810-е гг. располагался дачный участок браковщика сала и конопляного масла, купца 2-й гильдии Иоганна Фроста (1768–1830). Участок наследовал его сын, Иоганн, в русском подданстве – Иван Иванович.

Приказ по Ленинградскому городскому отделу здравоохранения № 160 от 23 июня 1942 г.: «Во всех районных эвакокомиссиях организовать мед. осмотр всех без исключения эвакуирующихся из Ленинграда граждан, и тех, у кого будет обнаружена вшивость направлять на сан. обработку. Их нательные вещи подвергнуть дезинфекции. Без сан. дез. обработки завшивленным гражданам свидетельств об эвакуации не выдавать»[181].

Состав эвакуационной комиссии Кировского района на 4 июля 1942 г. включал: секретаря и инструктора райкома ВКП(б), заместителя председателя райисполкома, секретаря эвакокомиссии, секретарей партийных бюро районного жилуправления и фабрики «Красный Кондитер» и начальника отдела кадров Кировского завода².

«Пытаясь найти записи в архивных домовых книгах о нашей прописке в городке, я листала обожженные страницы – следов от нашего Шеферского переулка[182] не осталось, все сгорело. Остался только один блокадный документ, сохраненный мамой, справка об эвакуации, выданная райсоветом Кировского района. На обороте ее отмечены пункты остановок и штампы: Бабаево – обед 25 февраля, Вологда – обед, хлеб 27 февраля 1942 года, Череповец – обед и т. д. Первая запись 20 февраля, последняя разборчивая – 3 марта 1942 года»[183].

22 октября 1942 г. последовало решение Ленгорисполкома «О прекращении эвакуации населения из города Ленинграда».

«После прорыва блокады Ленинграда я эвакуировался с родными в Алтайский рай, деревня Топчиха, близ города Барнаул, в Сибири. Туда привозили много наших искалеченных солдат. Однажды на телеге ехали наши искалеченные солдаты ВОВ, на бугорке телегу тряхнуло и один из калек (без рук и ног) падает на землю. До сих пор вспоминаю этот случай, на глаза наворачиваются слезы!

Я ходил по деревне, пел и плясал, зарабатывая на хлеб.