Блокадные будни одного района Ленинграда

В основном, мы находились на кухне. В комнатах было холодно. Натопив дровяную плиту, сидели на ней, слушали радио, которое работало круглые сутки с небольшими перерывами, вспоминали дни довоенного времени»[452].

В начале декабря 1941 г. Исполком утвердил план выпуска «важнейших изделий в натуральном выражении» по Ленгорпромсовету на текущий месяц. Всего – тридцать наименований. Среди них: кровати, железные лопаты и сетки, «электрофонарики», одеяла байковые и стеганые, чулки, варежки. «Резина плоская», конверты, зубные щетки, авторучки. Пряжа, телогрейки, печи-времянки, совки, «тушилки для угля». Зубной порошок, «лампочки ночники», «портсигары (картон, обтянутый гранитолем)» и ложки столовые[453].

Ниже приведены два факта. Впечатление такое, что руководители Исполкома и его отделов, слушая радио, не «вспоминали дни довоенного времени», а, в отличие от ленинградцев, все еще пребывали в нем.

2 декабря 1941 г. Отдел местной промышленности Исполкома запросил две тонны бензина для изготовления из него резинового клея «для ремонта модельной обуви»[454].

И это – почти в тот же самый день, когда председатель Ленинского райисполкома просил Топливное управление «выделить для нужд Инфекционной больницы района 100 литров керосина. Больница с 22/ XI с. г. совершенно не имеет света, окна заколочены фанерой, т. к. стекла выбиты. В больнице имеется свыше двухсот больных, и ежедневно поступают новые…»[455].

Исполком пошел еще дальше Отдела местной промышленности. 15 декабря вынес решение «О мероприятиях по улучшению обслуживания населения города Ленинграда ремонтом обуви и одежды». Число пунктов по ремонту обуви и «по ремонту и индивидуальному пошиву одежды и белья» в течение декабря месяца 1941 г. надлежало увеличить[456].

25 декабря 1941 г. Ленинский районный исполком, рассмотрев ход выполнения постановления городского от 6 декабря «О снабжении населения кипятком», констатировал, что из 80 кипятильников в районе установлено только 23. И постановил: «В целях расширения сети общественного питания торгующих (курсив мой. – В. Х.) кипятком представить Тресту столовых помещения по двум адресам. Один – Нарвский пр., 3/25[457]; дом, или стоявший на территории закрытого в 1919 г. Староладожского Успенского женского монастыря, или под этим номером значилась закрытая в 1935 г. Казанская церковь (в ней в разные годы размещались склады, швейная фабрика и мебельное производство). Райисполком обязал Трест столовый в течение пяти дней «оборудовать и открыть» в этом доме чайную.

«Окно забито фанерой, остался только кусочек стекла размером 30х30 см, покрытый инеем толщиной с палец. Рядом стол, на нем коптилка – баночка с машинным маслом, в которое погружен самодельный фитилек. <…>

Перед самым Новым [1942] годом тетя Надя принесла мне елочку. Она была не более 50 сантиметров и не шла ни в какое сравнение с моими довоенными елками. Сколько себя помню до войны, в нашем доме был стандарт на минимальную высоту елки – 3 метра, так как высота потолка у нас была 3,2 м. Двадцать сантиметров оставлялись на шикарную серебряную пику. К пике прилагался огромный комплект стеклянных разноцветных шаров, в елочное великолепие входили фигурки из давленого картона и объемные игрушки, изображающие светофоры, домики и прочее. Конфет, золоченых орехов, яблок и апельсинов на ниточках в качестве елочных украшений у нас в семье почему-то не признавали.