Блокпост

Да, я пробовал призывать себя к бдительности, настраивал на смертельную угрозу, которая могла ждать нас в Мокрянке. И к автокомбинату мы подбирались по всем правилам военной науки. Но хозяйничали там без всякого зазрения совести. Мало того, что двигатель с «КамАЗа» сняли, так еще и «ЗИЛ» на ход поставили. Инструмент весь из боксов забрали, домкраты, подъемник для двигателя, еще кое-какое оборудование, поместили все это в грузовик. Бочки для топлива нашли, бензином их заправили, мазутом для котельной разжились… В общем, трофеи взяли богатые. Но и это еще не все. На обратном пути я решил заглянуть в «Пещеру».

На этом пути нас и застал дождь. И я без особых волнений дал команду занять места внутри бронетранспортера. Гуцул за рулем, я на командирском месте, Шпак за пулеметом, рядом с ним Скорняк, в десантном отсеке Чиж и Титаник. Якут и Баян в кабине «ЗИЛа» спокойно едут за нами, поддерживая связь в эфире. А ведь аномалии, казалось бы, никто не отменял. И зомби по-прежнему бродят по улицам поселка. И зверопсы там могут быть, и кенги… Гуцул и я следили за дорогой, не столько зрением, сколько интуицией высматривая возможные ловушки. И приборы детекторного видения включены. Посылка от полковника Брыля, подарок погибших летчиков; хорошая техника, третьего уровня распознавания. Но все же я считал, что этих мер недостаточно. Хотя при этом тревога меня не мучила. Как будто кто-то внушил мне уверенность, что Аномалье вовсе не враг нам…

– Титаник, муть твою! Ты чем сегодня завтракал? – недовольно спросил Чиж.

Машина шла не быстро, под колесами сплошной асфальт – в салоне достаточно тихо, чтобы слушать, о чем говорят бойцы в десантном отделении.

– Как чем? Каша гречневая, а что? – с подозрением спросил Титаник.

– А чем ты ее заправлял? Маслом?

– Ну да, маслом.

– Вторичной свежести?

– Почему вторичной?

– Да потому, что из твоего бомбоубежища… А я думаю, чем это от тебя воняет?

– Ну чего ты к Титанику пристал? – заступился за парня Скорняк.

Но я чувствовал, что его благие намерения далеки от идеала.

– И, вообще, почему он Титаник? Настоящий «Титаник», говорят, утонул. А наш Титаник всплыл… Правда, Титаник?

Предчувствие меня не обмануло: Скорняк сыпанул в разговор свою порцию перца.

– Овно в овне не тонет, и огно в огне не горит, – с философским пафосом, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, рассудил Чиж.

– Разговорчики! – гаркнул Шпак. – Слушать тошно!

Я и сам должен был одернуть доморощенных острословов, но что-то мне помешало. Может, то, что Титаник душу из меня вынул, требуя взять его с собой. Я мог бы послать его лесом, но дело касалось Марицы, которую он страстно и бесстыдно желал. Отказав ему, я как бы отказывал всем в праве на нее. А ведь она – женщина общего пользования, тем более одна на всех, и я не имел морального права присвоить ее себе. Я – командир, но не барин…

Я взял Титаника в Мокрянку, но антипатия к нему настолько усилилась, что не возникло желания пресечь зубоскальство со стороны моих подчиненных. Должен был остановить их, но… И хорошо, что в дело вмешался Шпак.

Мы подъехали к «Пещере», Гуцул нажал на тормоз, и бронированная громада, качнувшись на рессорах, остановилась.

Я с трудом удержался от желания оставить Титаника на вахте: не хотел видеть его в «Пещере». Но из демократических побуждений все-таки взял его с собой. Так же, как Шпака, который рвался в бар, потому что его воспаленным глазам там было очень комфортно. Охранять бронетранспортер я назначил Чижа и Скорняка, к ним из грузовика присоединился Баян. Гражданской машиной я мог пожертвовать, а боевой – нет; поэтому спрос за БТР особый.

Дождь прекратился, из-за туч выглянуло солнце. Возле хозмага походкой церебральных больных медлительно фланировали два зомби: он с темным иссушенным лицом и в мокром, некогда белом халате и она – грязная, косматая, с червивой коростой на щеках, в рваном свитере по колено, в изодранных колготках, в изношенных сапогах без каблуков.

Зомби, казалось, не обращали на нас внимания, но вздрогнули, когда Титаник передернул затвор автомата.

– Расслабься, все нормально, – пренебрежительно глянул на него Гуцул.

Сам он достал из разгрузки две пачки галетного печенья и, забросив свой автомат за спину, направился к зомби. Без опаски приблизился к женской особи, передал ей из рук в руки одну пачку, вторую, также спокойно, он передал существу мужского пола. Ни тот, ни другая не пытались вырывать добычу из его рук. Печенье они брали судорожными, плохо скоординированными движениями, но без лихорадочной суеты. И не набрасывались на подаяние, будто озверелые. А женщина, как мне показалось, даже поблагодарила Гуцула, кивнув головой. Мужчина что-то промычал, то ли признательность так выражал, то ли хотел сказать, что мало…

Гуцул повернулся к зомби спиной, когда женщина вдруг заговорила:

– Там… – махнув рукой в сторону вывески, монотонно, глухим гортанным голосом сказала она, – хорошо… Нас не пускают… Но хорошо…