Блондинка для Волка (СИ)

Ну! Давай, скажи это — дай определение произошедшему, чтобы и я смог наконец-то приблизиться к разгадке, что творится в твоей голове! В чем, мать ее, настоящая проблема?!

Но она молчит. Сверкает голубыми глазищами, почти синими в неверном свете камина и молчит.

— Смею намекать на очевидное? — подначиваю ее, понимая, что нарываюсь.

— Очевидное?! — шипит сквозь сжатые зубы. — Во всем виновата Метка!

Слова уже несколько секунд, как отзвучали, а я не могу заставить себя выдохнуть. Грудь сжало стальными тисками, а зверь и вовсе полностью исчез.

Откуда?! Как она узнала?!

Но спустя еще несколько мгновений понимаю, что ничего она не знает. Пока, по крайней мере. Может быть догадывается, но и только.

— Я реагирую на тебя, как и тогда, когда на мне была Метка! Возможно ее не получилось снять до конца, или что-то из того, чем меня пичкали в детстве все еще так влияет…

Она говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Значит во всем виновата Метка, так она считает? Ну и как ей объяснить, не выдавая всех секретов, что ей пока рано знать? Ходим по кругу, раз за разом возвращаясь к тем же вопросам, вот только с каждым витком эмоции все острее, а последствия… Черт, даже думать не хочу.

— Я поэтому и поехала в Лабораторию, чтобы выяснить, что со мной происходит.

Примерно так я и думал, но услышать подтверждение было не лишним. У меня никаких подозрений не было и не могло быть, но вот Конрад нет-нет, да высказывал что-то такое, нехорошее.

— Происходит? Происходит то, что ты зациклилась на Метке, не замечая ничего иного.

Уф, вот теперь точно быть скандалу, но лучше так, чем скользкая тема Лаборатории…

Глава 12. Тогда. Блокаторы

Впервые я смотрела именно на Топольского, «видела» его. С каждым днем к его образу добавлялись новые и новые детали. Например то, что он выше на добрых две головы, даже когда я на самых высоких каблуках из имеющихся. Когда он слишком близко, его рост должен был бы подавлять, но вместо этого хочется прижаться поплотней, спрятаться от всего мира за его широкими плечами. Примитивное такое желание, отдающее даже не Средневековьем, а пещерными людьми, а потому глубокое и неистребимое.

Примерно такое же неистребимое, как женская глупость, когда доходит до дел сердечных. Можно быть хоть сто раз крутым финансовым аналитиком, в отношениях это не помогает от слова «совсем». Рациональное отступает под напором эмоций, а уж в моем случае с двинутым гормональным фоном… Фиаско, Игнашева, это фиаско.

Дыхание перехватывало от его присутствия, от того, что он так близко, лишь руку протяни. Вот только ее не примет, не подхватит на полпути и не сделает шаг навстречу. Столько раз его отталкивала, что ожидать иного глупо. Его холодность и отстраненность были тому подтверждением. Да-да, Топольский прикрутил свою сумасшедшую харизму, не придирался, но и не шутил искрометно, хоть и на самой грани. Не улыбался, по крайней мере мне, не делал никаких неприличных или приличных, если уж на то пошло, предложений. Вообще ничего из того, что нарушило бы букву и дух корпоративной кодекса авторства самого ханжеского HR-а[12]. Просто образцовый топ-менеджер, икона стиля, хороших манер и всеобщий пример для подражания.

А мне все чаще хотелось сесть за руль Малыша и жать педаль газа пока не взлечу над Москвой.

Вообще со мной творилось что-то совсем странное. После той встречи в лаунже, Одаренные мне мерещились чуть ли не везде. Пару раз ловила то самое ощущение, что охватило меня при виде Конрада. Словно смотришь в пропасть, или в звездное небо — ужасающее восхищение, как-то так. Похоже, мой сдвиг по фазе обретал новые нюансы, так как Высших просто не могло быть в моем окружении, не встретишь их и на улице. Паранойя, мания, не знаю, какой диагноз поставил бы мне хороший психолог, но штормило меня знатно.

Немногочисленные друзья, Лешик среди них, задавали осторожные вопросы по поводу моего самочувствия, обозначившихся кругов под глазами, но мне нечего было ответить. Вроде бы все было в порядке, но при этом так плохо я себя еще никогда не чувствовала. Пища потеряла вкус, сон не дарил отдыха, даже гонки больше не приносили нужного релакса.

А все из-за Топольского.

Работа в одном отделе означала, что он постоянно рядом. Мне чудился его взгляд везде, он преследовал даже во сне. Больше не было кошмаров, только Топольский и очень неприличные сны. Его вдруг стало так много в моей жизни, что это должно было пугать до дрожи, но вместо этого возбуждало. Чувствовала себя то оленем, которого загоняют, то волчицей, что сама играет с сильным самцом, проверяя его решимость. А еще стыдилась своей подлости — Андрей не знал, чего я от него хочу, почему смотрю иногда взглядом раненной птицы. Делал вид, что не замечает моих метаний, но я уже научилась чувствовать его взгляд. От него мурашки расходились по всему телу, всегда оседая в одном и том же месте.