Блондинка и брюнетка в поисках приключений

Считается, что встретить своего двойника – плохая примета. Я смотрела на Настасью, а видела себя саму, и это неожиданное открытие клокотало в моем нутре закипающим бульончиком. Если бы я озвучила эту огорошившую меня мысль посторонним людям, они бы посмотрели на меня с жалостью и покрутили бы указательным пальцем у виска, намекая на мою психическую нестабильность. И в самом деле, какая тут может быть идентичность, если встречные мужчины смотрят на меня только после того, как их взгляд пресытился яркой и безупречной красотой моей новоявленной подруги? Какая тут может быть схожесть, если у нее ноги длиннее сантиметров на пятнадцать, если у нее белые волосы и белые зубы, если она – самоуверенная хохотунья с обложки журнала «Шейп». А я – ленивая расплывшаяся клуша, которую вот уже несколько лет атакуют непримиримые лишние килограммы, которая близоруко щурится, когда читает газеты в метро? Какое может быть сестринство, если я практически спиваюсь, а она два раза в неделю ходит в Институт красоты на витаминные уколы?

Тем не менее я не знаю сестер, похожих друг на друга до такой степени, как были похожи мы с Настасьей.

Мы обе сразу поняли, что случайная встреча в коридоре кадрового агентства – это не просто лишняя графа во внутреннем файле «Знакомства с интересными людьми».

Я пригласила Настасью в гости. В тот момент, когда ее сапожок «Вичини» переступил порог моей темной пыльной квартиры, я знала ее от силы два часа. Это был нонсенс. Видимо, в детстве в мою восприимчивую к прописным истинам голову слишком сильно сбили лозунг «Мой дом – моя крепость». Гостей я не люблю. Более того, чувствую себя крайне неуютно, когда на мою личную территорию попадает посторонний элемент. Чужие любопытные взгляды в сторону наскоро прибранной постели или забытой засохшей розочки в граненом стакане, покорно свыкшейся с неприхотливым интерьером, казались мне почти посягательством на личную жизнь.

А особенно я терпеть не могу, когда случайные гости начинают вести себя раскованно, по-хозяйски. Когда они осмеливаются сделать мне выговор за то, что у меня неприбрано и пыльно. Когда они без разрешения хватают с полки мои фотографии в рамочках из «Икеи», да еще и приговаривают: «Эх, мать, была и ты когда-то молодой!»

* * *

– С ума сойти! – воскликнула Настасья, обеими руками схватившись за позолоченную рамочку под старину и опрокинув при этом фарфоровую цветочную вазу (от которой не замедлил отколоться тюльпан, и я, стиснув зубы, вежливо сделала вид, что ничего не замечаю). – Мира, неужели это ты?! Какая красотка!

На той фотографии мне было восемнадцать лет. Не думаю, что я настолько сильно изменилась, чтобы переводить изумленный взгляд с моего немного отечного из-за вечерней бутылки вина лица на хорошенькую барышню, свежесть полей, наивно улыбающуюся с фотки. Да если меня накрасить и причесать и правильно выставить свет, а потом еще и обработать получившийся снимок в фотошопе… Тогда я и сейчас могла бы выглядеть ничуть не хуже.

Стиснув зубы, я вырвала у нее фотографию. Настасья ничуть не смутилась, она была двадцатисемилетним ребенком, который сам себя избаловал настолько, что понимание непрозрачных намеков было ему несвойственно.

– А это тоже ты? – Она схватилась за другую рамочку. – Мира, что же ты так себя запустила?!

Не дожидаясь ответа, наглая гостья прямо в уличных туфлях прошествовала на кухню, присела на корточках перед холодильником и принялась задумчиво рассматривать мой любимый голландский сыр, за который я отдала целых 600 рублей, потому что он несколько лет плесневел в Амстердаме по каким-то особенным элитным технологиям.

– Даже и не думай об этом, – ринулась к ней я, – это сыр не для посиделок с подругой. А для того, чтобы произвести впечатление на мужчину.

– У тебя же нет мужчины, – удивилась Настасья, быстро пряча руку с сыром за спину.

– Ну так будет, – прикрикнула я, – мужчины нет, а сыр уже лежит в холодильнике, как его предвестник.

Настасья понюхала сыр и поморщилась.

– Знаешь, я хочу попробовать. – Не успела я и глазом моргнуть, как ее ухоженные акриловые ноготки продрали дыру в красивой розовой фольге, в которую было упаковано мое покрытое плесенью чудо.

К моему ужасу, Настасья укусила сыр и блаженно зажмурилась. Вот и пускай после этого в дом незнакомых девиц, пусть даже они и кажутся тебе родственными душами.

– Вкусно, – вынесла она вердикт.

– Еще бы, – мрачно согласилась я, – лучше спроси, во сколько он мне обошелся. Ладно уж, Мисс Бесцеремонность, выкладывай его на стол. Вот тебе и «Крошка-картошка».

– Мира, ты на меня не сердись, – загадочно улыбнулась Настасья, – мне вдруг в голову пришла одна безумная мысль… Если тебе она покажется дикой, можешь выкинуть меня в окно.

– Мысль стать лесбиянками? – усмехнулась я. – Насть, как же это все не ново. Я думала об этом тысячу раз. Можно было бы носить одежду друг друга и вместе измываться над ничего не понимающими мужиками. Только вот…