Евгений Евгеньевич.
Почему же не допустить, что это — человек незаурядный.Мать.
Евгений Евгеньевич! Вы что-то…Евгений Евгеньевич.
Может быть, я неточно выразился, но я ценю незаурядных людей. Больше ничего не хотел сказать плохого.Мать.
Ладно, с незаурядным все ясно. Миша знает, куда ты… слетала?Ира.
Пока нет.Мать.
Что значит пока?Ира.
Скажу — узнает.Мать.
Удивительное — рядом. Всю жизнь будешь на Мишином благородстве спекулировать?Евгений Евгеньевич.
Миша, судя по рассказам вашей мамы, тоже незаурядный человек. Такое поколение, это теперь сплошь и рядом. На порядок выше.Мать.
Когда к Мише?Ира.
Не знаю.Мать.
Не тяни, потом хуже будет объяснить.Ира.
Хорошо.Мать.
Что ему скажешь?Ира.
Не знаю.Мать.
Скажешь, была у тетки в Вологде.Поняла?!
Ира.
Нет.Мать.
Не поняла? Или не скажешь?!Ира.
Скажу, что летала ко Льву Николаевичу.Мать.
Решила все растоптать?Не молчи! С тобой говорят!
Ира.
Я не молчу…Евгений Евгеньевич.
Она не молчит…Ира.
Главное решиться — и вниз башкой. Кувырком. Голова — ноги, голова — ноги, ноги — голова…Мать
Ира.
Была у Льва Николаевича.Не спросишь, как это случилось?
Миша.
Не спрошу.Ира.
Только пришла от тебя домой в тот вечер, а там от него письмо, и, оказывается, он болен… И зовет меня. Пришлось ехать. Устала…Миша.
Ну, как он там?Ира.
Ну, как он… Стал просто другим человеком. Антипод по сравнению с тем, какой был.Миша.
Чаю хочешь?Ира.
Чаю? Нет.Во-первых, он работает по специальности. Что-то серьезное, во всяком случае, по его словам. Видел бы ты его сейчас! Как бы тебе объяснить? Он научился жить в ладу с окружающими и в мире с самим собой. Вот, поняла, что главное: он стал скромный. Не веришь в подобные метаморфозы?
Миша.
Я ведь могу судить о нем только по твоим рассказам. Но знаешь — пресловутая эта скромность. Я, мол, такой талантливый, а скромный. А вы такие посредственные, а гордые.Ира.
Как ты можешь говорить, когда действительно не знаешь человека!.. Но что для меня совершенно неожиданно — он, оказывается, художник! Нарисовал, например, картину прямо на стене, во всю стену. Пустырь, даже свалка какая-то, битый кирпич, скрученная проволока, все как бы прикрыто снежком, пейзаж жутковатый. А на переднем плане стоит женщина с холстом на треноге… Ты слушаешь?Миша.
Слушаю.Ира.
А рисует она не то, что видит… Не слушаешь. Нет, все-таки он одаренный человек, этого отрицать нельзя. У него все на сливочном масле, все без дураков.Миша.
Я не консерватор, но о таланте, прости, привык судить по результатам. Одна картина на стене — маловато.Ира.
Многих не понимали. Ван Гога не понимали. Результат зависит, положим, от того, поняли человека или нет.Миша.
Положим. Есть люди, которым просто нравится быть непонятыми. Нравится, чтобы стреляли в грудь. Холостыми, разумеется, патронами. Тебе не кажется?Ира.
Устала.Миша.
Хорошо, допустим, он такой. Но он ведет какую-то свою игру. А ты — пешка в этой игре! Страдания пешки на шахматной доске!Ира.
Но без этой пешки он пропадет!Миша.
Не думаю. Так вы, простите, как в наш город, совсем или на время?Ира.
Не знаю. Миша, что юлить. Я перед тобой виновата. Как я виновата перед тобой! И перед этой девочкой Наташей тоже виновата. Какая девочка хорошая! Хочешь, пойду к ней, попрошу прощения за свою бестактность, наглость, черт знает что! Миша, все еще можно переиграть, прости за дурацкое выражение, переиграть. Все можно вернуть к прежнему! Она только еще больше будет тебя ценить! Хочешь, все устрою?Миша.
Вот это уволь. Я сам все, что нужно, устрою. А ты сейчас иди. Пожалуйста. Прошу тебя. Постепенно все станет на свои места. На какие — неизвестном никому. И никто ни перед кем не будет виноват. А сейчас не надо. Иди. Иди!Ира.