Блондинка. том I

Вообще, вспоминая потом эту «Ниагару», ты вдруг понимал, что там всего одна постельная сцена, где все были голые. Когда ее снимали? В 1953-м?.. Вроде бы так, и оторвать глаз от Нормы, то есть «Розы», было невозможно. Мы с Кассом смотрели эту «Ниагару» раз десять, если не больше… Потому что Роза была нами. Жестока по-своему, как жестоки мы. Полное отсутствие морали, как у младенца. Только и знала, что смотреть на себя в зеркало. Да каждый бы смотрел, если б выглядел, как она! И еще она все время поглаживала себя, она была влюблена в себя, вот что! Как и мы! Но почему-то считается, что это плохо. А уж эти постельные сцены, просто удивительно, как их пропустила цензура. Она раскидывает ноги, и, готов поклясться, прямо так и видишь ее блондинистую писюльку через простыню. Пялишься на нее, будто тебя околдовали. А одно ее лицо чего стоило… да на нем прямо нарисована эта ее штучка! Влажные красные губы, язычок. И когда Роза умирает, фильм умирает вместе с ней. Но умирает она, надо сказать, очень красиво. Я едва не кончил прямо в штаны. И это была та самая девочка, наша Норма, которая даже трахаться толком не умеет. Ты делаешь за нее девяносто девять процентов работы, а она только и знает, что пищать: «Ой-ой-ой!» Но в кино «Мэрилин» знала в этом толк. Точно трахалась с этой самой камерой, а мы наблюдали за всем как посторонние.

Примерно в середине фильма, когда Роза издевается и смеется над своим мужем потому, что у него не встал, Касс вдруг и говорит мне:

— Это не Норма. Это не наша маленькая Рыбка.

И он, черт подери, был прав! Роза была совершенно незнакомой нам женщиной. Да мы таких вообще никогда не видели! А люди, дураки, до сих пор думают, что «Мэрилин Монро» играла саму себя. И про каждый новый фильм, в котором она снималась, они долдонили одно и то же:

— Эта шлюха совершенно не умеет играть. Играет саму себя, вот и все.

Но она была прирожденной актрисой. Если хотите — гениальной! Если, конечно, верите, что таковые существуют. А все потому, что Норма не знала, кто она такая, вот и пыталась заполнить эту пустоту. И всякий раз, в каждом новом фильме, изобретала себе другую душу. Другие люди, они, может, тоже пустые, как мы, к примеру. Может, даже вообще у всех души пустые, но одна только Норма это знала.

Такой была наша Норма Джин Бейкер. Такой мы ее знали. Когда были «Близнецами». До того, как она предала нас. А может, наоборот, это мы предали ее. Но это было очень, очень давно, когда мы были совсем молодые.

Счастье! И пришло оно не на следующий после премьеры «Ниагары» день, а несколько дней спустя, утром. Когда Норма Джин, плохо спавшая на протяжении целых месяцев, проснулась после глубокого и спокойного сна. Причем обошлось без волшебных пилюль Касса. И ей снились такие удивительные сны! Совершенно феерические сны! Роза умерла, но Норма Джин в этих снах была живой.

— Мне же обещали, что я буду жить вечно!

Она была здоровой и живой молодой женщиной, высокой и сильной, подвижной, как прирожденная спортсменка. И не с постыдной, вечно кровоточащей щелкой между ног, но с прекрасно развитым и ненасытным половым органом.

— Что это? Кто я? Я так счастлива!

Во сне ей разрешили смеяться. Бегать по пляжу босиком и смеяться. (Что за пляж?.. Венис-Бич? Но только не теперешний Венис-Бич. Венис-Бич из давнего прошлого.) Там была бабушка Делла, и ветер трепал ее волосы. Как же громко и заразительно умела смеяться бабушка Делла — Норма Джин уже почти забыла… А эта штучка между ног Нормы Джин, может, и у бабушки Деллы тоже есть такая? И не мужской член, и в то же время не то чтобы и женское влагалище. И называлась эта штука просто: «Это я. Норма Джин».

Она проснулась и поняла, что смеется. Было еще рано, всего 6.20 утра. Этой ночью она спала одна. Совсем одна в широкой постели, и она скучала по своим мужчинам, но потом заснула и во сне уже ничуть по ним не скучала. Касс и Эдди Дж. не вернулись… откуда? С какой-то вечеринки, то ли в Малибу, то ли в Пасифик-Пэлисэйдс. Норму Джин туда не приглашали. А может, приглашали, но она отказалась ехать. Нет, нет, нет! Ей ужасно хочется спать, и спать она будет без волшебных пилюль. И она крепко спала, и проснулась рано, и все тело было словно пронизано бешеной энергией и силой. О, она была так счастлива! Она плеснула в лицо холодной воды и сделала разогревающую гимнастику, как ее учили в актерской школе. Затем ряд танцевальных, тоже разогревающих упражнений. И чувствовала себя молоденьким жеребенком — так и хотелось побегать и порезвиться. Она надела толстые носки, кроссовки, мешковатую фуфайку. Заплела волосы в две тугие короткие косички. (Вспомнила, как перед какими-то соревнованиями в школе в Ван-Найсе тетя Элси тоже заплела ей косички. Чтобы длинные кудрявые волосы не лезли в лицо.) И вышла на пробежку.