Блондинка. Том II

Она избегала смотреть по телевизору новости — из страха, что выплеснувшееся на экран зло мира ее расстроит. В Европе Холокост закончился, теперь он незримо и незаметно распространялся по всему миру. Поскольку нацисты эмигрировали в другие страны, она это знала. Особенно много их было в Латинской Америке (ходили даже слухи, что сам Гитлер туда сбежал). Известные нацисты проживали инкогнито в Аргентине, Мексике, а также в городе Ориндж, штат Калифорния. Ходили слухи, будто бы высокопоставленные нацистские чины сделали себе пластические операции, пересадили волосы, словом, полностью изменили внешность. И теперь успешно занимаются банковским бизнесом, а также «международной торговлей» в Лос-Анджелесе. Один из самых талантливых сподвижников Гитлера, человек, писавший для него все его речи, работал инкогнито на какого-то калифорнийского конгрессмена, часто мелькавшего в новостях и известного своей яростной антикоммунистической пропагандой.

Сидя за маленьким белым «Стейнвеем», некогда подаренным Глэдис самим Фредериком Марчем, она снова становилась Нормой Джин и медленно и тихо наигрывала несложные детские пьески. Мистер Пирс подарил ей ноты «Вечеров в деревне» Бартока. Бывшему Спортсмену звонил его адвокат, предупредил, что ее могут вызвать по повестке. Она об этом не думала. Она знала, что мистер Икс, мистер Игрек и мистер Зет были допрошены Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности и что они «назвали имена». И из-за них уже пострадал один человек, драматург Клиффорд Одетс. Но мистер Одетс не был ее драматургом. Она думала не о политике, а о том, как правильно дышать. Ведь дыхание — чрезвычайно важный процесс, это способ подумать о душе и не думать о политике или о ребенке, которого выскребли из нее и выбросили в ведерко, как выбрасывают мусор. И еще это способ не думать о том, что, возможно, сердечко ее ребенка успело трепыхнуться один или два раза, перед тем как его настигла немедленная смерть. (По уверениям Ивет, смерть в таких случаях наступает немедленно, и все это вполне легально и принято в самых цивилизованных странах, в частности Северной Европы.)

Но чаще всего она вообще не думала обо всех этих вещах, не читала газет, не смотрела новостей по телевизору. Где-то вдалеке, на краю света, в Корее, войска ООН оккупировали чреватую опасностями территорию, где царили варварские обычаи и порядки, но ей не хотелось знать печальных подробностей. Ей не хотелось знать о ядерных испытаниях, которые правительство США проводило всего в нескольких сотнях миль к востоку, в Неваде и Юте. Возможно, за ней действительно наблюдали правительственные информаторы, возможно, Монро даже была внесена в пресловутый «список», но ей не хотелось думать об этом. Да и к тому же разве мало было таких списков, разве мало было в этих списках имен в том, 1954 году?..

Не в силах повлиять на событие, мы должны проходить мимо в молчании, подобно вечно вращающимся сферам небесным.

Так говорил Нострадамус. Она читала также Достоевского, «Братьев Карамазовых». Ее глубоко тронул образ Грушеньки, этой по-детски жестокой белогрудой и сладкоголосой двадцатидвухлетней девицы, чья яркая пейзанская красота была недолговечна, как цветок, но чьей горечи хватило бы на века. О, в другой жизни она, Норма Джин, непременно бы родилась Грушенькой! Она читала короткие рассказы Антона Чехова, зачитывалась ими ночи напролет, и в эти моменты переставала понимать, где находится, кто она такая, и резко вздрагивала и вся сжималась при любом прикосновении (раздраженного мужа, к примеру) подобно не защищенной раковиной улитке. Она читала «Душечку» — и была Оленькой! Она читала и обливалась слезами над «Дамой с собачкой» — она становилась молодой замужней женщиной, которая влюбляется в женатого мужчину, и это переворачивает всю ее жизнь! Она читала «Два Владимира» — и становилась молоденькой женой, которая без памяти влюбилась, а потом разлюбила собственного мужа-соблазнителя! А вот дочитать до конца «Палату № 6» она была просто не в силах.

«Это счастливейший день в моей жизни».

Она непременно возьмет с собой в Токио пурпурное расшитое блестками платье на тоненьких, как спагетти, лямках, с приколотой к правой груди сверкающей рубиновой брошью, напоминавшей сосок. Она очень нравилась в этом платье Бывшему Спортсмену. Оно обтягивало ее плотно-плотно, как кожура сосиску, а по длине было чуть ниже колена; не дешевое платье, но выглядит сущей дешевкой. И она, втиснутая в него, выглядит настоящей дешевкой, проституткой, дающей клиентам по умеренным ценам. И это ему почему-то нравилось, правда, не всегда. Она тайком захватит это платье в Токио, но будет носить его не там, нет, только не в Токио.