Блондинка. Том II

Директору восхищенному персоналу Норма Джин сообщила: Это очень дорогой инструмент. В прекрасном состоянии, я даже вызывала настройщика, не правда ли, какой чистый и изумительный звук? И все они бросились уверять ее — да, звук прекрасный, и сам инструмент просто изумительный, такой красивый, и большое вам спасибо. Короче, получилась не слишком тщательно отрепетированная сцена, но прошла она гладко. Просто на удивление хорошо. Директор выразил ей благодарность, весь персонал расточал улыбки, несколько пациенток, подруг Глэдис, временно пребывавших в просветленном сознании, тоже улыбались с восторгом смотрели на белокурую посетительницу, которую им разрешалось называть так запросто, «мисс Монро». И она считала просто глупым и бессмысленным требовать, чтобы ее называли настоящим именем.

В приемной для посетителей среди громоздкой и темной мебели стояло изящное маленькое пианино, призрачно поблескивая белыми боками. Памятный инструмент. Она говорила: Музыка очень важна для чувствительных душ, душ одиноких. О, музыка всегда так много для меня значила! Короче, говорила самые банальные и утешительные вещи, и директор тепло и долго жал ей руку, явно не желая расставаться со столь знаменитой посетительницей.

Но нет, задержаться она никак не может, у нее на сегодня назначена еще одна встреча, сказала она, попрощалась с мамой, поцеловала ее, хотя Глэдис и не думала отвечать на поцелуй или объятия — только улыбалась, разрешая дочери целовать обнимать себя. Что ж поделаешь, если мама предпочитает вести себя вот так. Я все понимаю… Возможно, виной всему лекарства. Однако эти мощные транквилизаторы все же куда гуманнее, нежели лоботомия или шокотерапия, не говоря уже о том, что гораздо предпочтительнее непредсказуемых взрывов бешенства. Норма Джин обещала скоро позвонить, обещала, что следующий ее визит будет гораздо дольше, и, надев темные очки, чтобы никто не видел ее глаз, поспешно вышла из приемной.

Но одна молоденькая медсестра осмелилась проводить ее к парковочной стоянке. То была нервно улыбающаяся блондинка, немного напоминавшая Джун Хейвер в молодости. Она долго не решалась заговорить с Мэрилин Монро, затем все же робко выдавила, что целых пять лет брала уроки игры на фортепьяно и что хотела бы теперь учить играть больных. Белое пианино, Бог ты мой! Да я такие только в кино видела! На что Норма Джин ответила: это фамильный инструмент. Некогда принадлежал самому Фредерику Марчу. И молоденькая медсестра недоуменно наморщила лобик и переспросила: Кому? Камин. Стало быть, он ненавидел ее, но она тут же приняла его ненависть, как некогда принимала любовь, купалась в этой любви и потом предала его, и в том была своя справедливость. Да все это просто смешно, это шутка, узнав о ней, все клеветники наверняка бы над ней смеялись. Касс Чаплин писая Монро таинственные письма как бы от имени отца, эта дура ему поверила, а продолжалось ecejmo долгие годы. Эти столь драгоценные для нее письма, которые она держала в маленьком сейфе, чтобы защитить от пожара, наводнения, землетрясения и прочих превратностей времени, не позволяя себе взглянуть на них лишний разок. Эти письма были напечатаны на машинке и подписаны: Твой скорбящий отец. вот теперь она жгла их в камине, в своем доме под номером 12305 по Пятой Хелена-драйв. В первый последний раз разожгла Монро в своем доме камин.

Игровая площадка. Вообще-то в Западном Голливуде, в Брентвуде, неподалеку от ее дома, была не одна, а сразу несколько игровых площадок для детей. Ну, и в городе, конечно, тоже были, но она устала от того, что на нее все время обращают внимание, ей не хотелось, чтобы на нее глазели и узнавали, как на Манхэттене, где много лет назад она пошла в Вашингтон-Сквер-парк, смотрела, как резвятся детишки, и смеялась, и спрашивала, как их зовут. А было это всего за несколько месяцев до Галапагос-Коув, где она упала в подвал.

Но теперь — совсем другое дело, теперь земля, должно быть, перевернулась на своей оси, теперь она стала мудрой осторожной заходила на игровые площадки не чаще, чем раз в две недели или десять дней. Она узнавала играющих там ребятишек, но старалась не приглядываться к ним слишком пристально. Приносила с собой книгу или журнал, иногда — свой дневник. Садилась возле качелей, или горки, или сооружения из лесенок и читала.