Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

Он снова усмехнулся, и я вошел. Шла обычная вечеринка с коктейлями — все говорят слишком громко, никто никого не слушает, хлещут выпивку напропалую, глаза блестят, лица румяные, или бледные, или потные, смотря, кто сколько принял и сколько может выдержать. Рядом со мной сразу возникла Эйлин Уэйд в чем-то светло-голубом, что ее отнюдь не портило. Казалось, что стакан она держит в руке просто для порядка.

— Как я рада, что вы пришли, — церемонно произнесла она. — Роджер ждет вас у себя в кабинете. Ненавидит вечеринки. Он работает.

— При таком бедламе?

— Это ему не мешает. Кэнди подаст вам выпить — или, может быть, хотите сами пойти к бару?

— Хочу сам, — сказал я. — Простите за тот вечер. — Она улыбнулась.

— По-моему, вы уже извинились. Это пустяки.

— Никакие не пустяки.

Улыбка исчезла у нее с лица, едва она, кивнув, отвернулась и отошла. В углу, возле огромных стеклянных дверей, я углядел бар. Передвижной, на колесиках. Я двинулся к нему, стараясь ни на кого не налететь, и тут кто-то сказал:

— О, да это м-р Марло.

Я обернулся и увидел м-с Лоринг. Она сидела на диване рядом с чопорным мужчиной в очках без оправы и с козлиной бородкой, похожей на след от сажи.

У нее был скучающий вид. Он сидел молча, скрестив руки, и хмурился в пространство.

Я подошел. Она улыбнулась и протянула мне руку.

— Это мой муж, доктор Лоринг. Эдвард, это м-р Филип Марло.

Парень с бородкой мельком глянул на меня и еле заметно кивнул. Других движений не произвел. Видимо, экономил энергию для более важных дел.

— Эдвард очень устал, — сказала Линда Лоринг. — Эдвард всегда очень устает.

— С врачами это бывает, — заметил я. — Принести вам что-нибудь выпить, м-с Лоринг? Или вам, доктор?

— Ей уже хватает, — изрек он, ни на кого не глядя. — Я не пью. Чем больше смотрю на пьющих, тем больше этому радуюсь.

— Вернись, малютка Шеба, — мечтательно произнесла м-с Лоринг.

Резко повернувшись, он угрюмо посмотрел на нее. Я ретировался в направлении бара. В обществе мужа Линда Лоринг казалась другим человеком. В голосе и выражении лица сквозила язвительность, которой в недавнем нашем разговоре я не чувствовал, хотя она и злилась.

У бара стоял Кэнди. Спросил, что я желаю выпить.

— Пока ничего, спасибо. Меня просил зайти м-р Уэйд.

— Es muy occupado. Senor. Очень занят. — Я решил, что любовь к Кэнди мне не грозит. Я молча взглянул на него, и он тут же добавил: — Но я иду посмотреть. De pronto, Senor. — Он осторожно пробрался сквозь толпу и моментально вернулся.

— О'кей, приятель, пошли, — бодро пригласил он.

Я последовал за ним в глубину дома. Он открыл дверь. Я вошел, он прикрыл ее за мной, и шум сразу затих. Комната была угловая — большая, тихая, прохладная. За стеклянной дверью виднелись розовые кусты, в окне сбоку установлен кондиционер. С порога было видно озеро и Уэйд — он растянулся на длинном кожаном диване. На солидном письменном столе светлого дерева стояла пишущая машинка, рядом с ней — стопа желтой бумаги.

— Молодец, что пришли, Марло, — протянул он лениво. — Располагайтесь. Пропустили уже глоток-другой?

— Нет еще. — Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. — Как ваша работа?

— Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения — и конец, ничего не выходит.

Главное, чтоб легко работалось — тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.

— Может быть, это зависит от человека, — заметил я. — Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.

— О'кей, — сказал Уэйд и сел. — Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. — Он потер лоб. — Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик.

Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая-то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство — это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»

— Я так понял, что у вас это недавно началось, — сказал я.

— Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.

Я откинулся и закурил.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— А вы как думаете — от чего я убегаю, Марло?

— Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего-нибудь убегают.

— Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?

— Понятно, — сказал я. — Вам нужно кого-то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.

Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.