Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

— Я же сказал, что он заплатил за гостиницу за неделю вперед.

Она спокойно отпила из своего бокала.

— Сказал. Но что это может означать?

— В виде предположения я могу сказать, что по счету платил не он, а кто-то другой, кто-то, кому нужно было время, чтобы управиться — например, с трупом на твоем балконе прошлой ночью. В смысле, если там был труп.

— Перестань!

Она допила свой коктейль, потушила сигарету, встала и оставила счет мне. Я расплатился и вышел. В вестибюле, подчиняясь какому-то предчувствию, я увидел Гобла, входившего в кабинку лифта с озабоченным выражением лица. Он повернулся и заметил мой взгляд, но виду не подал. Лифт пошел вверх.

Я вышел к машине и поехал обратно в «Ранчо Дескансадо». Лег на диван и уснул. Это был утомительный день. Может, если я отдохну, то пойму, что, собственно, я делаю в Эсмеральде.

Глава 17

Часом позже я припарковался перед скобяной лавкой. Это была не единственная скобяная лавка в Эсмеральде, но только она выходила фасадом в переулок с громким названием аллея Полтона. Я пошел на восток, считая магазины. Их было семь, все блестели витринами в металлических рамках. На углу был магазин одежды, с манекенами в витрине, косынками, перчатками и украшениями. Цены указаны не были. Я свернул за угол и пошел на юг. Вдоль тротуара росли массивные эвкалипты с толстыми стволами, совсем не похожие на высокие и стройные деревья вокруг Лос-Анджелеса. В конце аллеи Полтона был гараж. Я шел вдоль его стены, глядя на сломанные ящики, картонки, мусорные бачки, пустые стоянки для машин. Я считал дома. Это было легко. Вопросов задавать не приходилось. Свет горел в маленьком окошке лачуги, которая когда-то, давным-давно, была простым и добротным домом одного из первых обитателей Эсмеральды. Деревянное крыльцо со сломанными перилами. Когда-то его покрасили, но это было давно, еще до появления магазинов. Когда-то, может, тут был и садик. Парадная дверь была грязно-горчичного цвета. Окно было плотно закрыто. Его, по-моему, никогда не мыли. За ним висели обломки старых жалюзи. В крыльце было когда-то две ступени, но лишь на одну можно было ступить. За хижиной, вплотную к скобяной лавке, был, по всей видимости, сортир. Я видел, что сквозь шаткую стенку этого сооружения входил водопровод. Домовладелец благоустраивает свои владения. Трущоба на одного.

Я переступил через сломанную ступеньку и постучал в дверь. Звонка не было. Никто не ответил. Я взялся за ручку. Дверь не была заперта. Я толкнул ее и вошел. У меня было предчувствие, что я найду там что-то очень неприятное.

Лампочка светила в обгоревшем и искривившемся колпаке с порванным абажуром. Диван был покрыт старым одеялом. Старое кресло из тростника, качалка, стол, покрытый засаленной клеенкой. На столе рядом с чашкой кофе лежала местная газета на испанском языке «Эль Диарио», блюдечко с окурками, грязная тарелка, маленький транзистор, передававший музыку. Я выключил его.

Тишина упала, как перина. Затем из-за полуоткрытых дверей раздалось тиканье будильника, затем звон цепочки, шелест крыльев и надтреснутый голос сказал быстро: «Quieu es? Quieu es? Quieu es?»[5] За ним последовало сердитое бормотание. Затем вновь тишина.

Из большой клетки в углу на меня глядел круглый, сердитый глаз попугая.

Он крутился на насесте.

— Амиго, — сказал я.

Попугай разразился безумным хохотом.

— А ну не кипятись, братишка, — сказал я.

Попугай перебрался на другой конец насеста, клюнул из белой чашки и пренебрежительно стряхнул овсинки с клюва. В другой чашке была вода.

— У тебя, видно, нет жилищной проблемы, — сказал я. Попугай уставился на меня и фыркнул. Он наклонил голову и уставился на меня другим глазом.

— Necio! — заорал он. — Fuera![6] Где-то капала вода из протекающего крана. Часы тикали. Попутай передразнивал их. Я сказал:

— Попка-дурак.

— Hijo de la chingada[7], — ответил попугай.

Я фыркнул на него и толкнул полуоткрытую дверь в местный вариант кухни.

Линолеум на полу перед умывальником был протерт до досок. Ржавая газовая плита с тремя горелками, открытая полка с несколькими тарелками и будильником. Титан старинного типа для горячей воды в углу, из тех, что взрываются, потому что у них нет предохранительного клапана. Узкая задняя дверь была заперта, и ключ торчал из скважины. Единственное окно было закрыто. Лампочка свисала с потолка. Потолок над ней потрескался и был весь в подтеках. За моей спиной попугай бесцельно крутился на своем насесте и время от времени тоскливо урчал со скуки.

На оцинкованной доске умывальника лежала короткая черная резиновая трубка, а рядом с ней стеклянный шприц с дошедшим до упора поршнем. В раковине лежали три длинных, тонких и пустых пробирки с маленькими пробочками рядом. Видал я такие пробирки.

Я открыл заднюю дверь, ступил во двор и подошел к сортиру. У него была скошенная крыша, два с половиной метра спереди и меньше двух метров сзади.

Дверь открывалась на себя, в другую сторону, и места для нее не было. Сортир был закрыт, но задвижка вскоре поддалась.