Блондинка вокруг света или I did it my way

Но я и там найду уединение. Мне ничто и никто больше не нужен. Мне совсем не одиноко, и я не хочу думать о будущем. Я счастлива тем, что у меня есть. Земля обетованная внутри меня! Земля обетованная в моём спокойствии.

Вот такой он меня и застаёт, и здесь мои трезвые путевые заметки превращаются в дамский роман…

Мы познакомились на маленьком острове в Сиамском заливе. Я пела каждый день в баре на главной улице, в двух шагах от белого пляжа. Пела и играла на гитаре. Приходили разные люди, и однажды пришёл он…

На его сухощавом, но ладно сложённом теле надеты поношенная голубая рубаха и белые хлопковые штаны. Стиль курортной элегантной небрежности. Крупные русые кудри в беспорядке рассыпаны по плечам. Голубые глаза выделяются на обгоревшем на солнце лице. Когда он улыбается, даже издалека можно заметить щербинку между верхними передними зубами. Это его не портит. Наоборот — изюминка. Он пришёл сюда справлять свой день рождения…

Потом он признается:

— Я увидел тебя ещё накануне вечером, здесь же, на сцене, и не решился подойти. Куда мне — подходить к звезде?! Но на следующий день взял себя в руки и подумал: «Если не она, то кто же?» Потом подумал: «Если я заговорю с ней в мой день рождения, мне повезёт». Вот я и пришёл.

Но сейчас я этого не знаю. Я сижу с гитарой на сцене и пою. Он входит в бар, уверенно и вальяжно. Поднимает большой палец вверх. Расслабленно заказывает виски со льдом для всех присутствующих, раздаёт не резонно большие чаевые барменам и официантам. Шутит и смеётся. Похоже, что в полутёмном баре включили солнце. Он подходит ко мне и говорит:

— Знаешь, это моя любимая песня. Как насчёт ужина?

От него пахнет солнцем, счастьем и виски. Я сижу, обняв гитару, и понимаю: этот мужчина — всё то, чего я столько лет так искала по всей земле, и всё, чего я так просила у всех богов на небе и в море. Если бы только маленький добрый бог островка принял мой ковчежец!

Он очень хороший человек. Очень мягкий, добрый, наивно-чувствительный, щедрый на своё время и деньги. Всегда бежит на помощь первый, всегда хочет быть там, где он нужен.

— Он что, Зорро? — иронизируют люди.

Я отвечаю, пытаясь скрыть за иронией гордость:

— Да, видимо, Зорро…

— Я достаточно силён для того, чтобы не бояться плакать… — вот что он говорит о себе.

Он пишет мне стихи, в которых называет меня своим ангелом, а себя — моим белым рыцарем. Я боюсь их показывать, чтобы не позавидовали, а главное, чтобы не смели смеяться над его наивной чувствительностью. Я не буду хвастаться таким идеальным почитателем. Пусть смеются надо мной и считают меня влюблённой дурочкой. Так я буду достойна его.

— Я ждал тебя всю жизнь. Я никого никогда не любил, до тебя. Я думал, я неспособен. Ты моя первая любовь. Ты мой ангел. И сейчас я не хочу этого прятать. Пусть весь мир знает. Ведь ты тоже искала меня? Такое случается. Не бойся поверить. Смеёшься? Как мне доказать? Ты поверишь, если я отдам тебе свою почку? Или глаз?

— Да, если бы ты отдал мне свою почку, я бы действительно поверила, — вываливала я остатки своего цинизма.

Он, действительно, очень отзывчивый человек. Он сразу починил электричество в баре моего друга, франко-итальянского музыканта. Он моментально вошёл в доверие к моей самой близкой, на острове, подружке. И если кто-то говорил «мне нравится твоя рубашка», он просто снимал её и отдавал.

Потянулись самые счастливые дни в моей жизни. Поездки на другие острова и пляжи, где мы могли часами сидеть в соломенном баре, потягивая пинаколаду и с восторгом глядя друг другу в глаза, не замечая моря.

— Как ты прекрасна!

— Просто я твоё отражение.

Наблюдающих за нами со стороны мутило от такой сладостной сладости, а нам, конечно, было всё равно. Он рассказывал мне, как всё будет сказочно, когда я, наконец, перееду жить к нему в Сан-Франциско. Я боялась верить и говорила ему:

— Такие отношения длятся два месяца. Сначала куча писем. Через месяц меньше. Через два месяца переписка прекращается. Это нормально. Это не потому, что люди — гады. Просто люди не могут любить долго неосязаемый объект, все хотят быть счастливыми здесь и сейчас.

— Не бойся, беби, я буду верить за двоих. И потом ты, наконец, скажешь: «Боже мой, какая я была глупая вначале, что не верила». Беби, где ты была всю мою жизнь?!