Блондинки начинают и выигрывают

Погода действительно великолепна. Солнце льет в просветы домов лужи расплавленного золота, снег совершенно стаял, показались пятна изумрудной газонной травы, почки набухли от нетерпеливого желания разродиться нежно-салатовыми листочками. Он (то есть, очевидно, я) входит в просторный холл с приветливой красавицей на «ресепшн», которая в преддверии рабочего дня торопливо подкрашивает острые, дугой выгибающиеся кверху ресницы, поднимается на лифте, толкает тяжелые двери и оказывается в холле перед своим кабинетом, непривычно переполненным народом.

Все оборачиваются и смотрят на меня (то есть, конечно, на него).

— Вот он, — слышен пугливый воровской шепоток.

— Это он?

— Да, это он!

Немногословные люди спортивного вида в одинаковых стрижках ежиком как-то подбираются при его (понятное дело, моем) появлении. Один из них, наверное главный, делает шаг вперед.

— Рыбасов Александр Юрьевич? — спрашивает учтиво. Слишком учтиво для таких атлетических плеч и для той выпуклости сбоку, в очертаниях которой сразу же угадывается нечто оружейное.

— Да, — отвечаю немного испуганно, — это я.

Вариант: «Нет, — отвечает он испуганно, — это не я!»

Но результат один: цепкий захват предплечья в кольцо безжалостных стальных пальцев. Серебряный звон наручников.

— Вы арестованы!

— Я не виновен! — кричит он.

— Он не виновен, — беззвучно вторю, посмеиваясь, я.

Бесполезно…

Тугой шепоток, недоуменные взгляды на улице, жесткое сиденье казенного автомобиля…

— Я не виновен! — кричу я, то есть, конечно, кричит он.

— Я не виновен! — кричит он, то есть как будто кричу я.

Бесполезно!

Глава 10

Дверь дворницкой каморки выглядела так, словно была готова отвориться от легкого сквозняка, однако мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем я добрался до ее содержимого. Вскоре вожделенные тряпки (видавшая виды телогрейка с промасленным рукавом и белыми кусками вылезшей ваты, мешковатые штаны в пятнах масляной краски и плоская, как блин, кепка) перекочевали в непрозрачный мешок для сбора мусора. Через мгновение драгоценные сокровища обрели свое новое пристанище в багажнике машины. И своего нового хозяина.

Утром, спускаясь по лестнице, я услышал, как дворничиха тетя Настя вслух возмущалась соседке Варваре Ферапонтовне:

— Ничего святого нынче в людях не осталось. Уж на что наши жильцы приличные, а дырявые штаны и те сперли! Ни стыда ни совести!

Подозрительный взгляд обжег затылок, будто кто-то тушил об него раскаленную сигарету.

— И то, — подтвердила Варвара Ферапонтовна, с хищным прищуром кивая мне вслед. — Не иначе как Рыбасов из тридцать девятой спер. Видела, морда у него какая пристыженная? Он, подлец! Ей-богу, он! И не здоровается никогда. Кому ж, как не ему, спереть?

Подъехав к зданию бывшего НИИ, где Виктор арендовал крошечный кабинет, я спрятал автомобиль в переулок и переоделся в салоне, воспользовавшись рваным светом подбитого на один глаз фонаря. Затем вышел, пискнул сигнализацией и, картинно прихрамывая на одну ногу, побрел к метро, предусмотрительно вооружившись удобной сучковатой палкой.

Поначалу я чувствовал себя немного стесненно в непривычной одежде, но быстро сжился с ролью, и вскоре все пошло как по маслу.

По пути я извлек из урны рваный полиэтиленовый пакет, занял удобную позицию у бака и неторопливо принялся выуживать из огромного мусорного контейнера предметы неутолимого любопытства окрестных бомжей — лакомые отбросы двухдневной свежести.

За пять минут кропотливой работы мне удалось откопать: комплект журнала «Юный натуралист» за 1978 год, рваные, но еще вполне приличные ботинки и слегка позеленевший батон вареной колбасы.

За придирчивым обнюхиванием последнего предмета и застал меня Виктор Ефимыч, спешивший от метро (близился урочный час нашей встречи).

Сначала он проскочил мимо, не замедляя шаг (у меня внутри все оборвалось — неужели зря этот маскарад? Неужели пропадет даром мое артистическое вживание в образ, неужели?..).

Однако моя фигура, слишком знакомая, чтобы оставить ее без внимания, заставила доктора притормозить, затем остановиться совсем и… Внезапно блеск позолоченных очков озарил солнечным сиянием утробу мусорного бака.

— Александр! Это вы? — послышался изумленный баритон за спиной.

Мне стоило громадного усилия воли не обернуться на свое имя.

— Что вы здесь делаете? Вы что-то потеряли? — Мягкая рука, преодолевая закономерную брезгливость, осторожно тронула плечо.

Обернувшись, я зло процедил сквозь зубы:

— Отвали, мужик! Чё надо, то и делаю.

— Александр, боже, в каком вы виде! Что случилось?

Я зло ощерился, с демонстративной жадностью откусывая кусок осклизлой колбасы.

— Ну, чё пристал, мужик? Иди лесом. Не видишь, я закусываю!

Усилием воли подавив рвотные спазмы, я демонстративно задвигал челюстями.

Виктор потрясенно огляделся по сторонам. Люди спешили по своим делам, равнодушные к странной сцене. Наконец до мозга моего психоаналитика начала медленно, но верно доходить суть происходящего.

— В таком виде… Вы явно не в себе, Александр. Пойдемте, я помогу вам переодеться, у меня в шкафу есть запасной костюм.