Блондинки от «Бергдорф»

— О Господи, завтра бал! Я заполучила супер-пупер принцев, миллионеров, кинопродюсеров наследниц, архитекторов, политиков и, возможно, даже Билла! — воскликнула она. — Завтра у меня будет весь Нью-Йорк.

— Этот вечер в пользу чего? — спросила я.

— О, спасите что-то там или сохраните, точнее не помню. Спасти Венецию, спасти Метрополитен-музей, спасти балет. Кто знает?! Я в стольких комитетах — мистер Зиглер обожает списание налогов на благотворительность, — поэтому я называю их все «Спасти что-то там еще». Ах, если бы только кто-то спас меня от комитетских дам! Если не пожертвуешь миллион, тебя просто прикончат. По-моему, на этот раз собрались спасать какой-то сорт цветов. Благотворительность — это великолепное американское установление, потому что рано или поздно тот, кто нуждается, получает кучу денег, а нам всего лишь нужно разодеться в супер-пупер платья от Майкла Корса. А теперь к делу, — сказала Маффи уже серьезнее. — Маленькая птичка прочирикала мне, Джулия, что тебе нужен жених. Как чудесно! Расскажи, какой именно человек тебя интересует?

— Ну… умный, веселый, который всегда сумеет меня рассмешить. И такой, кому я могу часами ныть и жаловаться, а он все равно будет обожать меня. Только не сажайте меня с творческой натурой. Этих я изгнала из сердца, души и нервной системы еще в школе. Никаких актеров, художников или музыкантов, спасибо, не надо, — пояснила Джулия.

— В Верхнем Ист-Сайде этого бояться не следует, — отмахнулась Маффи. — Мэр не позволяет им проникать дальше Юнион-сквер.

— О, я знаю, что покажусь вам дико избалованной и легкомысленной, но мне нравится, когда у моих бой-френдов есть водители. Это все папочка. Он безбожно избаловал меня, приказав шоферу каждый день возить меня в школу на «ягуаре». Но такова уж я, и теперь ничего уже не исправить, верно? — Джулия покраснела.

— Ничего страшного, дорогая, — проворковала Маффи. — Если ты не любишь ходить пешком, значит, не любишь, и все тут. Возьми хоть меня. У меня три водителя: один в доме на Палм-Бич, один в Аспене и один здесь. Нет ничего плохого в том, чтобы выражать свои желания.

Ну и ну! Такой экстравагантности я не ожидала. Даже в собственном кругу Маффи удалось подняться на новые высоты.

— Я просто хочу влюбиться, Маффи, как все остальные девушки. И иметь потрясающую кожу без всяких витаминных инъекций, — пробормотала Джулия со слезами. — Иногда я чувствую себя такой одинокой…

Маффи хоть и светская женщина, но также определенно математический гений, чьи уравнения по размещению гостей так же сложны, как составленная гроссмейстером шахматная задача. У нее есть система, которая обычно идет в ход, когда в действие приводится служба «слияния». Маффи всегда вовремя заботится о том, чтобы за одним столом оказалось тринадцать человек, а за другим — слишком много мужчин. Каждый гость на плане размещения имеет свой номер. Джулия, как номер четвертый, должна была сидеть второй от торца прямоугольного стола, что позволяло ей беседовать с четырьмя мужчинами. Слева и справа от нее расположатся итальянский князь и продюсер звукозаписи, напротив — набоб, сколотивший состояние на недвижимости, а во главе стола будет тринадцатый, «лишний» мужчина, которому хозяйка скажет, что ужасно сожалеет, но пришлось посадить его рядом с двумя мужчинами:

— Ничего не поделать, вас, мальчики, сегодня чересчур много.

Я не знаю никого другого в Нью-Йорке, кто мог бы предоставить девушке четырех холостых соседей по столу. Математика Маффи хромает только в том случае, когда речь заходит об оплате счетов флориста.

Назавтра к вечеру улыбка Джулии была шире Африки. Как, впрочем, и ее бриллиантовые серьги. Иногда даже особа вроде меня, искренне радующаяся удачливости подруги, немного желтеет от зависти при виде «трофеев» от артье, как она их называет. Но что хорошо в Джулии, так это ее готовность поделиться всем, чем она располагает. Вот и сегодня она одолжила мне на вечер свои серьги — обручи с бриллиантами, а также вызвала в свои апартаменты целую команду из салона «Бергдорф», чтобы нас причесали и сделали нам макияж.

Приехав, я застала Джулию сидящей в шезлонге в гостиной, очень элегантном салоне, выкрашенном в голубой цвет, с высокими окнами, широкими карнизами и совершенно возмутительной «ню» Гая Бурдена, висящей над камином только во имя смешения стилей. Вся мебель Джулии — это обожаемые ею великолепные голливудские вещи тридцатых годов, обитые светлым бархатом в тон стенам. Все же впечатление несколько портили косметические орудия пытки, разбросанные по всем поверхностям. Визажист Дэвид, так сказать, превратил комнату в свою личную студию макияжа. В данный момент он наносил румяна на щеки Джулии. Ракель орудовала щипцами для завивки, а Иринья, полька-педикюрша, покрывала лаком ногти на ее ногах. Это еще что! Я слышала, что некоторые девушки в Нью-Йорке перед каждой вечеринкой вызывают дерматолога, чтобы тот удостоверился в безупречности их кожи.

— У меня счастливый вид? А моя улыбка? Она… она выглядит настоящей? — спросила Джулия, как только я вошла.