Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна

От гордости я даже спину распрямила. Я знала, что выгляжу великолепно в моменты неожиданной похвалы. На моих щеках появляется естественный розовый румянец, который нежностью оттенка не сравнится даже с румянами «Шанель» за тридцать условных единиц.

Ерохин предложил нам осмотреть клинику.

Снаружи особнячок производил впечатление небольшого, но каким-то чудом выяснилось, что он состоит из длинных светлых коридоров, уютных просторных палат, хромированных операционных и десятка белоснежных консультационных кабинетов. Из двадцати имеющихся в клинике палат восемнадцать были заняты. Ерохин, естественно, не сказал, кто именно скучает за плотно прикрытыми дверьми, но недвусмысленно намекнул, что у него оперируются самые известные и богатые женщины России.

– А вы верите в чудеса, Саша? – спросил он, когда мы шли бок о бок по длинному коридору в направлении очередной операционной.

– Да, – уверенно ответила я, хотя и не поняла, что именно он имеет в виду.

Хотя чудом было уже то, что, едва засомневавшись в существовании идеальных мужчин, я вдруг встретила Ерохина. Молодого, симпатичного, уверенного в себе – в общем, настоящего мужчину. Я задумалась – кто с точки зрения широкой общественности является более сексуальным и перспективным спутником – Ерохин или Эдуард Маркин? И тут же сама ответила на свой вопрос – конечно, первый! По сравнению с Дмитрием мой Эдик – просто неоперившийся мальчишка. И вообще, самое большое достоинство Маркина – внешность греческого бога.

Александра Ерохина… Звучит? Вот и я о том же!

– Вы такая искренняя, – усмехнулся хирург, – возвращаясь к теме нашего разговора, если бы вы все-таки решились на пластическую операцию, что бы вы хотели изменить?

– Не знаю, – засомневалась я.

Если честно, я никогда всерьез ни о каких операциях не задумывалась. А Ерохину сболтнула про идеальное лицо только для того, чтобы польстить профессионалу. По-моему, как-то невежливо заявить в лицо пластическому хирургу, что ты полностью довольна своей внешностью. Это ущемило бы его право на возможное вмешательство.

Хотя, когда я была помоложе, в мою голову порой приходили диковатые мысли о том, что неплохо было бы заменить мой, мягко говоря, греческий нос на более миниатюрный европейский вариант. А в губы – чем черт не шутит – впрыснуть силикончика, самую малость. Может быть, еще увеличить на пару размерчиков грудь. И слегка поработать над скулами, чтобы они стали высокими и острыми, как у женщин-вамп из голливудского кино.

Естественно, то были смутные мечты, ничего общего не имеющие с действительностью, в которой у меня не было денег не то чтобы на перекройку носа, но и на лишнюю пару чулок. А если бы деньги и были… Все равно сомневаюсь, что я решилась бы на такие перемены. Все-таки моя физиономия, пусть и не идеально красивая, зато насквозь родная, столько лет подряд преданно таращилась на меня из зеркальца пудреницы, из темных стекол вагона и магазинных витрин. Думаю, мне будет не по себе, если в зеркале моем вдруг поселится нагловатая скуластая дева.

Но не говорить же об этом Ерохину. Не обижать же хорошего человека.

Поэтому я, как всегда, принялась вдохновенно врать.

– Думаю, я бы изменила… все, – выдохнула я, – я бы сказала доктору – делайте, что хотите, но проснуться я должна кинозвездой.

– А вдруг бы вам не понравился результат его работы? – усмехнулся Дмитрий.

– Понравился бы, – легкомысленно махнула рукой я.

– Красота – понятие относительное. То, что кажется красивым мне, может оттолкнуть вас.

– Миф об относительности красоты придумали дурнушки, – со смехом сказала я, – я думаю, нет ничего понятнее, чем красота. Если говорить вкратце, то красота – это большие глаза, маленький нос и большие губы. Естественно, никаких толстых щек и двойных подбородков при этом быть не должно. Я говорю о красоте лица, а не об обаянии, которое его заменяет.

Оператор Дима, молчаливой тенью шедший за нами, закашлялся.

– У самой красивой женщины, которую мне довелось встречать, были небольшие глаза, – вставил он.

– Но она же не была самой красивой женщиной на свете, – парировала я, – а мы сейчас говорим об идеальной, безусловной красоте.

Бегло осмотрев клинику, мы вернулись в кабинет ее владельца. Видеоинженер принялся меланхолично сматывать шнуры.

– Я подожду в машине, – сказал оператор Дима.

И в этот момент Ерохин выдал:

– Саша, а вам обязательно возвращаться сегодня на работу?

Я с сомнением посмотрела на Диму. Мое появление в офисе было желательным. Грушечке вздумалось провести планерку, на которую она велела явиться всем корреспондентам. С другой стороны, я сомневалась, что услышу от стервозной начальницы что-нибудь путное или хотя бы конкретное. Скорее всего, речь пойдет о стратегии программы в целом. Что она может сказать лично обо мне? Только в очередной раз отчитать меня за опоздание. А Ерохин явно собирается пригласить меня на ужин. Так что же, получается, я собираюсь проигнорировать свидание с мужчиной, который мне нравится, ради того, чтобы четверть часа послушать истошные Грушечкины вопли?! Ну не глупо ли это?