Blood diamond

Около года мы потратили на раскопки, изъездив всю северную Африку от западного побережья до восточного. Постепенно я свыклась с тем, чем мы занимаемся. Мы раскапывали гробницы, могилы, захоронения – все, что угодно, если там нас ждало золото или другие ценности. Меня уже ничто не заботило, лишь за мою работу мне заплатили, а платили за это неплохо.

Через какое-то время Гийом получил новый заказ и мы вновь отправились в Марокко. В этот раз все оказалось намного серьезнее – нам надо было достать какой-то рукописный Коран не то одиннадцатого, не то двенадцатого века, который был утерян в начале прошлого века.

Коран мы нашли быстро – его у себя в доме хранил местный богач, любящий древние ценности. Нам удалось его выкрасть, но мужчина быстро заметил пропажу Корана, поэтому за нами отправилась погоня. Нам удалось незаметно пересечь границу с Алжиром на юге Марокко – мы надеялись, что тогда сможем оторваться от погони. Но как же серьезно мы заблуждались…

В Алжире мы нашли на свою голову другие проблемы. Каким-то образом мы натолкнулись на племя туарегов. Теперь нас преследовали не только марокканцы, но и алжирские туареги. Мы больше уже не могли продолжать путь – верблюдов мы бросили еще в Тиндуфе, а лошадей загнали недалеко от Реггана. Мы думали, что оторвемся от погони ближе к югу, но мы, блуждая по пустыне двое суток, только набрели на поселение тех самых туарегов. Уйти от них уже не удалось – у нас просто не было сил.

Корана мы лишились, как и всего, что у нас осталось с собой. Нет, нас не выдали тем преследователям из Марокко – не знаю, что они сделали бы с нами, – но и просто так не оставили. Мы стали самыми настоящими рабами. Ах да, ты ведь не знаешь, кто такие туареги…

Это в христианстве гордыня – порок. Туарегам сей постулат неведом, равно как смирение и покорность. Вот уже больше тысячелетия они не знают ни запретов, ни границ. Как и много веков назад они по-прежнему кочуют по пустыне, и горе тем, кто встанет на их пути. Они возникают из ниоткуда, нападают на путников, грабят и убивают и продолжают это делать до сих пор. То, что мы остались в живых – огромная удача, ведь нас вполне могли оставить умирать от жажды в пустыне.

Нам повезло, в каком-то смысле, потому что мы попали к одному из тех туарегов, что и схватил нас. Он был братом вождя, так что… как ты понимаешь, какой-то властью он обладал.

Гийома я видела редко – в основном он был с другими рабами. Меня же, несмотря на то, что у них особым почтением и правами в обществе пользовались женщины, он тоже заставлял работать – каждый день я занималась то стиркой, то готовкой, позже стала заниматься созданием украшений, какие носили все местные. Его шатра я никогда не покидала.

Так прошло еще несколько месяцев. Я понимала, что мне надо сбежать. Не важно – одной или вместе с Гийомом, но сбежать.

И вот однажды такой момент настал – я не зря следила за этим туарегом все это время. Я уже наизусть знала, когда он приходит и уходит, когда он находится рядом с шатром, когда уходит куда-то далеко и надолго. В тот вечер я знала, что после захода солнца его не будет около часа или полутора, так что время у меня будет.

Мне удалось сбежать вместе с Гийомом – я заметила его недалеко от моего шатра. У нас не было ничего с собой – мы просто пытались скрыться как можно дальше.

Думаю, итог уже заранее понятен – у нас ничего не вышло. Туареги заметили нашу пропажу и бросились в погоню. Догнать нас было легко – на своих двоих и без воды мы недалеко ушли. Я помню, как мой хозяин-туарег смотрел на меня, сидя на своем светлом коне, когда он и еще несколько его соплеменников настигли нас в пустыне. Тогда я еще подумала, что не знаю не то, что как выглядит, но и даже его имени. Знаю только лишь взгляд его темных глаз…

Я и вправду не знала, как он выглядит. У туарегов есть такой обычай, что после того, как молодому человеку исполнится восемнадцать лет, то ему дарят платок – тагельмуст, – и он носит его всю оставшуюся жизнь, не снимая ни во время еды, ни даже во сне. И вот за все это время я видела только лишь его глаза – темные, почти черные, он постоянно смотрел на меня ими так, что я ничего не могла понять в его взгляде, не могла прочесть ни единой эмоции.

Кстати, мы даже почти и не общались с ним и потому я не знала, как его зовут. Это было невозможно хотя бы по той простой причине, что я не знала их языка – тамашек. Тем не менее, он часто кричал на меня, когда я делала что-то не так, – тогда его не особо заботило то, что я его совершенно не понимаю.

Но после того, как нас вернули назад в поселение и высекли за попытку сбежать, я пришла в себя спустя какое-то время, то первым, что я увидела перед собой – это его темные глаза. Он снова смотрел на меня так, что я не могла ничего понять. Так, в полном молчании мы просидели пару минут. Потом он протянул мне серебряную флягу с водой и тихо заговорил на арабском – его я успела немного выучить за все то время, что провела в северной Африке.