Блуд на крови. Книга первая

Вдруг я вспомнила, что забыла заслонку печную закрыть. «Ну, думаю, теперь все тепло наружу уйдет! Задвинуть скорее следует». Положила я Костю на скамеечку, помните, возле наших ворот стоит? Побежала скорее в дом, все сделала. Вернулась минуты через две-три. Глянула — в глазах потемнело: нет Кости! Я туда-сюда — как сквозь землю провалился. Стала в дома стучать, по соседним улицам бегать. Думаю: кто-нибудь взял моего малыша поиграться. Все руки об ставни обстучала, по сей момент болят — нет ни у кого! Да еще ругаются: «Мы спим, чего тревожишь от сна!».

Женщина надолго замолчала, погруженная в тяжелые, безысходные думы. Шкляревский с нетерпением тронул ее локоть:

— Ну, так что же дальше? Продолжайте.

— Дальше? Дальше все плохо. Подумала-подумала я, решила: «Утро вечера мудренее!» — и пошла домой. Вдруг тот, кто взял мальчика, принесет его? Так всю ночь прождала напрасно, никто не пришел. Утром вышла во двор, а через ограду, помните, дом Янкеля. Уже светло, а у него по непонятной причине ставни закрыты. «Подозрительно это!» — подумала. Задами прокралась к дому, сквозь щель в ставне внутрь заглянула, и ужас меня объял! Вижу Савелия Соломоновича. Стоит он в каком-то непонятном, странном наряде: весь в белом, вроде как бы фланелевое одеяло на себя накинул. В руках держит длинный нож. Подходит к столу, а там долбленое корытце, а корытце — младенец голый, белобрысенький. Я… я… — расказчица забормотала что-то невнятное и повалилась без сознания на пол.

— Дайте скорее нашатыря! — забеспокоился Шпилькин. — Несчастная мать, сколько ей досталось горя! Такое не всякий переживет.

…Минут через пять Клеопатра немного пришла в себя, продолжила рассказ:

— Я увидала, как этот проклятый Янкель поднял за ножку малыша, в котором я узнала своего Костю. Размахнулся — и по самую рукоять ему в грудь нож вонзил. Кровь струей брызнула… Хочу крикнуть — не могу, горло спазма перехватила. Стала кулаком в ставню долбить — евреи свет задули, дверь, понятно, не открывают. Побежала я на улицу, кричу: «Люди добрые, помогите!» Навстречу мне — господин Шпилькин. Все как на духу ему рассказала. Народ наш сельский стал вокруг нас собираться, сочувствуют мне, желают с убийцами разобраться.

— Я не допустил самосуда! — авторитетно сказал Шпилькин. — Вызвал полицейский наряд, всех Янкелей — пять человек их — арестовал и посадил в подвал своего дома. Полицейские их надежно охраняют.

— Труп ребенка куда дели?

— Я его не обнаружил. Видимо, Янкель куда-то спрятал мертвеца. Время для этого у него было, а забор довольно глухой, с улицы не все разглядишь. Впрочем…

— Что «впрочем»? — Шкляревский поднял бровь.

— Вчера вечером я стал свидетелем того, как Янкель тащил ребенка Клеопатры Митрофанов-ны…

— Что же вы молчите? — удивился Шкляревский.

— Я не молчу, — с легкой обидой произнес Шпилькин, — я излагаю по порядку. Вчера в поздние сумерки я проходил мимо дома Янкеля. Вдруг в вечерней тишине услыхал странные звуки, шорохи крадущегося человека. Я прильнул к забору. Вижу: наш добрый Савелий Соломонович проник в лаз ограды, отделяющей его землю от жилья ротмистра. В руках у него какой-то предмет, что-то вроде большой куклы. Вчера, вы помните, была лунная светлая ночь — вот я и разглядел все в подробностях. «Надо же, — подумалось мне, — Янкель оказался воришкой, что-то умыкнул у соседки, с которой дружит… Нехорошо!»

— Почему не задержали тогда же Янкеля?

— Так если б знать, что он чужого ребенка несет!

— Но арестовав сегодня семью Янкелей, вы нарушили, Шпилькин, закон! И еще обыск делали…

— Вовсе обыск я не делал! Так, посмотрел в доме — поверхностно. А что касается задержания… Знаете, Александр Андреевич, чем крепче жид сидит, тем для провославных спокойней.

— Эти афоризмы вы оставьте для своего семейного круга. Лучше объясните: с какой целью вы привели под мои окна эту шумящую толпу?

— Я привел? — изумился пристав. — Он сами, по велению сердца. Требуют правосудия.

Громадная толпа все более густела, уже запруживая улицу на все видимое из окна пространство. Все явственнее доносился стон глухих голосов.

— Положение делается опасным! — вслух подумал Шкляревский. — Надо принимать срочные меры. Иначе… Иначе и впрямь может случиться самосуд.

ЧАЯНИЯ НАРОДНЫЕ

Следователь уселся за рабочий стол и, разбрызгивая торопливым пером чернила, на четвертушке бумаги начертал:

«На селе неспокойно. Капитан, срочно прими надлежащие меры по разгону толпы, иначе не миновать самых неприятных эксцессов. Шкляревский».

Затем он окликнул писаря, исполнявшего у следователя по совместительству обязанности денщика:

— Григорий, не жалея ног, несись к капитану Денисову, отдай записку. Скажи, что минут тридцать я постараюсь сдерживать толпу, но больше — не ручаюсь! На улицу даже не выглядывай. Записку прочтут — разорвут и записку, и тебя. Открой в задней комнате окно и огородами, задами. Действуй!

Затем Шкляревский накинул на плечи форменную шинель, приказал:

— А вы, Клеопатра Митрофановна, и вы, Шпилькин, сидите здесь и не вздумайте появляться к толпе. Это лишь подстрекнет ее к необдуманным действиям.