Блуд на крови. Книга вторая

Егор не мог миновать это торжище, ибо оно как раз лежало на въезде в Москву со стороны Можайской дороги. Задрав голову, Егор читал громадный рекламный транспарант, висевший на стене трехэтажного дома:

Большой Смоленский рынок Широкий выбор всего необходимого для провинции,

деревни и местной публики!

МАНУФАКТУРА. ГОТОВОЕ ПЛАТЬЕ. ПРЯЖА. МОСКАТЕЛЬНЫЕ ТОВАРЫ.

МЕХОВЫЕ ТОВАРЫ. ПРОДОВОЛЬСТВИЕ — МЯСНЫЕ ТОВАРЫ -

РЫБНЫЕ ПРОДУКТЫ. МАСЛО. ОБУВЬ. КОЖА. ПОСУДА. МЕБЕЛЬ.

САЛО. МУКА. КОСМЕТИКА. ЧАСЫ. ПИСЧЕБУМАЖНЫЕ И КАНЦЕЛЯРСКИЕ

ПРИНАДЛЕЖНОСТИ. МУЗЫКАЛЬНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ. ГОЛОВНЫЕ

УБОРЫ. КОНДИТЕРСКИЕ ТОВАРЫ и т.п.

Торговля ежедневно, не исключая праздников. Трамваи Б, 5,4,17

Егора интересовало как раз то, что было под этими буквами — «и т.п.». А под ними скрывалось множество различных вещей — от золота и ворованных бриллиантов до лошадей. Вот в конный ряд, с трудом правя лошадью в толпе, Егор и проехал. Здесь торговля была весьма скучной. Еще сказывались недавние войны, когда половину конского поголовья забрали на мировую, а оставшееся сильно пострадало от гражданской или было просто съедено во время голодовок. К тому же близилась посевная, а крестьянин в такое время лошадь не продаст ни за какие деньги, если только не вынудят особые обстоятельства — пожар или другое страшное бедствие.

Цыган опять откуда-то привел древнюю кобылу, которая так и норовила лечь от слабости прямо на снег. Еще два-три человека предлагали старых лошадей, годных лишь для живодерни.

Егор поспрашивал, поинтересовался, на каких рынках лошадиныя торговля нынче идет лучше. Цыган, убедившись, что мужик этот в лошадях разбирается хорошо и клячу не купит, послал его на Сухаревку, но добавил:

— Вряд ли чего найдешь, если только втридорога…

Егор, жалея, что понапрасну промучил Ромашку дальней дорогой, понуро направился с рынка. Он решил возвращаться восвояси.

Вдруг тощий мужик, с испитым лицом, бесцветно-голубыми глазками, щеголявший отличными хромовыми сапогами, спросил Егора:

— Это какой же породы лошадка будет? Уж очень чистая масть — и красавица!

Егору похвала была приятна. Нехорошее чувство, возникшее при первом взгляде на этого прощелыгу, сменилось доброжелательным.

— Отец Ромашки — прекрасный ахалтекинский жеребец, это наш барин сам выводил. От отца у Ромашки длинные сильные ноги и резвый бег.

— А в работе как?

— Старательная лошадка, да приехал купить еще одну…

— С коняками сейчас плохо. Ежели что отдают, так кости да шкуру.

Помолчали. Закурили — каждый свое. Комаров вдруг задумчиво сказал:

— Ну что, парень, на ловца и зверь бежит? Хочу я отличного жеребца отдать. Я, вить, извозом теперь занимаюсь в казенном учреждении. У меня и лошадь теперь государственная. А жеребец — истинно картина, владимирских кровей! Трехлетка! Черт в упряжке, а не конь!

— Куда уж лучше! — заинтересовался Егор. — А чего хочешь?

— Договоримся, главное — в хорошие руки.

— Тогда садись, куда везти?

— Двигай к Калужской заставе, На Шаболовке живу. У меня свой домик, кобылка там стоит.

— Тпрру! — Егор сдержал Ромашку. — Ты, мужик, чего темнишь? То говорил, что жеребец-трехлетка, а теперь — «кобылка«! Слезай…

— Жеребец и есть! Кобылу сосед хочет продавать. Андреев Василий Макарыч — слыхал такого? Напрасно, что не слыхал. Четырьмя домами на Шаболовке владел, а нынче лишь в одном зацепился — номер 25. Советская власть потеснила. Богатый человек. Я дружу с ним. Сегодня утром вместе чай пили. Не глянется мой жеребец, у Андреева сторгуемся. Стой возле лавки, бутылку пойду куплю. Тебя угощу, а там раз — и квас!

— Я не пью.

— Те пьют, которым нальют.

…Через минуту они ехали к Калужской заставе.

ЗА ВЫСОКИМ ЗАБОРОМ

Дорога от Смоленского рынка до Шаболовки недолгая. Комаров успел хлебнуть из купленной поллитровки с «белым горлышком» (водка повышенного качества, горлышко которой заливалось светлым сургучом; обычную заливали красно-коричневым). Комаров опять стал разговорчивым, даже почувствовал к Егору особого рода расположение.

— Эх, парень, коли бы ты мою жизнь знал — заплакал бы! — говорил Комаров, развалясь в санях. — Сам я из витебских. Отец мой алкашик. Меня заделал в 55 лет. С 12 лет я на помещика горбился — туфли евонные чистил и газеты в постель подавал. С 15 лет пить по-черному начал, да еще тогда же меня кухарка кое-чему научила, — Комаров захихикал, показав мелкие гнилые зубы. — Так с той поры и пью — ежедневно.

Помолчал, с задором добавил:

— Пьяный да умный — дьяк думный! Так, парень?

Егор чувствовал себя рядом с этим человеком явно не в своей тарелке. Словно что-то тяжелое и гнетущее наваливалось на него.