Блуд на крови. Книга вторая

Вся деревня завистливо ахнула, когда барыня сделала царский жест — подарила Матвею тройку отличных лошадей и позволила взять в Фатеже подряды.

Фекла, мать Матвея, раззвонила по всей округе, каждому встречному-поперечному говорила:

— Барыня мне секретно сказала: мол, не печалься за сыночка. Дам ему и вашей семье вольную! Дескать, облагодетельствую к Рождеству. И невесту, сказывала, уже подобрала — заглядишься! С приданым хорошим. А красавица — хоть воду с лица пей! И мошну, говорит, с золотом к свадьбе пожертвую! Вот истинный крест, чтоб с этого места не сойти.

…Тем временем Наталья Дмитреевна решила расстаться с деревней Викторовкой, доставшейся ей после смерти мужа. Мартовским утром 1858 года, помолившись на дорогу, она отправилась вместе с Матвеем в путь — для совершения купчей и получения денег. Провожавший их Генерал в какой раз повторил:

— Барыня, ведь цельный капитал повезете! Взяли бы кого для обороны. Дорога лесная, неровен час — лиходеи какие найдутся. Народ нынче распоясался…

— У нас вот что есть для обороны, — и, наклонившись, Матвей достал из-под сиденья старинный дуэльный пистолет времен Александра Благословенного. — Нам разбойнички заместо развлечения пригодятся.

Болтавшийся рядом Леонтий презрительно фыркнул:

— Налетят в темноте с кистенями да ножичками, так твоя орудия и не к делу окажется.

— Ну хватит болтать! — оборвала барыня неуместный разговор. — Трогай, Матвей.

Путь лежал в уездный город Фатеж. Наталья зябко закуталась в меховую ротонду — подарок Лигиной.

ПУТНИКИ В НОЧИ

Над миром царила тихая весенняя ночь. Сквозь разошедшиеся облака ярко светила луна. Природа источала тот аромат, который бывает только в это время года, — влажноватый, пропитанный запахом земли и деревьев, зовущий к любви и грезам.

Сторож волостного правления вкушал крепкий сон, примостившись на кожаном диване и накрывшись овчинным полушубком. Вдруг кто-то тревожно застучал в окно. Сторож заспешил в прихожую, отодвинул тяжелый засов. На пороге, косо освещенном лунным светом, стоял высокий парень в ямщицкой шубе. Он нервно выдохнул:

— Где начальство? Зови скорей!

— Чего такое?

— Вез барыню, а она…исчезла.

— Ну канцелярия! Постой тут, на крылечке. Сей же миг сбегаю за Винклером, это наш становой пристав.

Минут через пять явился Винклер — высокий, прямой, с офицерскими погонами, говоривший быстро и отрывисто:

— Кто такой? Что произошло?

— Я крестьянин деревни Рядново Матвей Фролов. Мы нынче домой возвращались. При барыне большие деньги были. Выехали позже, чем следовало.

— Почему так?

— Барыня приказала. Хорошо луна дорогу освещала, прямо в лоб смотрела. Когда после лощины лес начался, барыня говорит: «Матвей, поезжай шагом! Красота вокруг, дескать, изумительная. В воздухе благорастворение…» Я придержал лошадей. И сам вскоре задремал на козлах. Потом меня словно в бок толкнуло. Говорю: «Барыня, что-то на душе муторно. Может, ходу дать? Лошадки наши свежие!» В ответ — ни звука. Остановился, спрыгнул с козел — дух замер: дверца открыта! Заглянул — никого, на полу пошарил — тоже. Хлестанул лошадей — прямиком к вам.

Пристав хитро щурил глаза и вдруг рявкнул.

— Руки подыми, собака! Выше… Почему у тебя на правой руке и рукаве кровь? Куда, негодяй, труп спрятал?

— Ка-кой труп? — лицо Матвея выразило крайнее удивление. — Ведь сам к вам приехал…

— Это хорошо, что с повинной пришел. Но суд учтет это, если все честно, без утайки расскажешь: чем убивал? Сколько украл? Были ведь сообщники. Где они? Говори, если не хочешь, чтобы ребра тебе пересчитал! Молчишь? Тем хуже для тебя!

ЗАГАДКА

Утром начали поиски. Легко обнаружили место, где выволакивали Наталью Дмитриевну из кибитки. Здесь снег в лощинке был густо залит кровью. По следам крови нашли и труп: раздетая почти догола женщина валялась на дне ближайшего оврага. Горло ее было зверски перерезано и едва ли не напрочь была отхвачена голова. Исчезли пять тысяч рублей и многочисленные драгоценности, украшавшие Наталью.

Винклер самолично поехал делать обыск в доме Матвея. И здесь блеснул истинно собачьим чутьем. Едва войдя в хату, обратил внимание на старую поддевку, висевшую на гвозде. Запустил руку в карман и ахнул от восторга:

— Вот оно, доказательство преступления!

В руке у Винклера сияла множеством бриллиантов золотая брошь. Федул Парамонович признал ее:

— Покойной барыни вещица! Когда уезжала, на ей надета была.

Матвей появление броши в своем доме объяснить не умел:

— Неверуятно, ума не приложу, откуда в поддевку попала…

— Ах, бедненький! — Винклер едва не прыснул от смеха. — «Ничего не знаю, ничего не видел!» Да я такую песенку от каждого бандюги уже лет двадцать слушаю. — И вдруг он опять изобразил зверское лицо: — На дыбу вздерну! Запорю! — и ударом кулака пристав расквасил Матвею нос. — Обыскать! И в кутузку.

Началось следствие. Оно напоминало те разбирательства, которые стали нормой после октября 1917 года: истина совершенно не интересовала слуг Фемиды, требовалось во чтобы-то ни стало послать на каторгу того, кто попался в руки палачей в кителях.

ОКОВЫ ТЯЖКИЕ