Блуда и МУДО

– Сейчас общественные классы определяются отношением к денежным потокам, – развивал мысль Щёкин, не обращая внимания на ужимки Сергача. – Представители самого деятельного класса создают эти потоки. Это – гниды-олигархи. Я не олигарх, нет! Ты – тоже. Ты принадлежишь ко второму классу – классу тех, кто этими потоками рулит. Обычно, руля, строят плотины, чтобы потоки текли в общественно-необходимом направлении. В зависимости от способностей такие рулевые попутно выкапывают канавки и для себя, отводя часть потока в свой прудик. Так делаешь и ты, и он. – Щёкин имел в виду Манжетова. – А я – третий класс. Я пользуюсь милостыней. Со своими одноклассниками я сижу на вершинах окрестных красивых холмов, часто вижу сны и жду, пока мне принесут в чайной ложке. Или не принесут вовсе. Вот такой расклад общественных классов, понял? Я марксист!

Моржов смотрел на вдохновенного Щёкина, на молчаливую Сонечку рядом со Щёкиным и понимал, что Щёкин витийствует для неё. Зря. Ни хрена Сонечка не оценит. Её надо сытно кормить и сладко поить – это она поймёт. Или же петь ей про её изящество и кожгалантерею, как делали Помогай в гипермаркете «Анкор», – это она тоже поймёт. А про новую теорию классов – нет, не поймёт. Это всё равно что устраивать лазерное шоу для русской печки.

И вообще, подумал Моржов, кто распушается и топорщит цветные перья, тот ставит себя не в разряд выбирающих, а в разряд выбираемых. Щёкин залез не в тот автобус. Перед Сонечкой нечего выпендриваться; надо просто брать её за булку, и всё. Ничего Щёкину не светит, если никто не сорвёт Сонечку для него как грушу с ветки и не принесёт Щёкину прямо в рот, не спрашивая Сонечкиного мнения. Сонечка – смерть феминизму. И что-то больно подозрительно Лёнчик приплясывает у мангала, подмигивая Сонечке… Надо проследить, чтобы этот пидросток в темноте не уволок девчонку в кусты, иначе Щёкину придётся вносить правку в свои мемуары.

– Вы, Борис, хотя бы вина мне предложите, – негромко напомнила о себе Милена.

Моржов спохватился, полез через костёр под ноги к Сергачу и забрал бутылку. Налил Милене в пластиковый стаканчик.

– Мне одной пить? – Милена требовательно посмотрела на Моржова.

Моржов быстро подумал, что кодировку себе он уже сорвал. Тогда и хрен с ней. Главное – вовремя лечь в постельку, чтобы не упиться. А Щёкин уже почти готов, следовательно, он не будет полночи приставать к Моржову с предложением устроить на общей алкогольной орбите стыковку «Союза» и «Аполлона». Моржов налил вина и себе.

Он многозначительно прикоснулся краешком своего стаканчика к стаканчику Милены и выпил вино залпом. Залпом не по-гусарски лихо, а с оттенком отчаяния и обречённости. С Миленой надо было именно так. Моржов вообще на данный момент определился со стилем. Милену требовалось безмолвно искать в шумной и блещущей толпе опиумическим взглядом и невесомо прикасаться к краю её платья кончиками холёных и бледных пальцев, унизанных перстнями. Милена кивнула Моржову – насмешливо и удовлетворённо – и тоже выпила вино. Моржов легко забрал у неё стаканчик и швырнул его в огонь.

– Ты зачем водку открываешь? – закричала Розка на Сергача. – Ты же напьёшься!.. Сергачёв, прекрати! Учти – я за алкоголиков замуж не выхожу!

Сергач совсем прокис от смеха. С его способностью хохотать над любым обстоятельством он мог бы всю жизнь без стрессов проработать в морге. Сергач разлил водку по стаканчикам, и один из стаканчиков оказался в руке Лёнчика.

– Эй, салага, ты куда водку накатил?… – запоздало переполошился Сергач.

– Да по фиг, не грузись, – ответил Лёнчик. – Вы бухаете, а я чё – не человек, что ли?

– Тебе, Каликин, мужа моего домой везти! – возмутилась Розка. – Ты как за руль косой сядешь?

– Так и сяду, по херу, – отмахнулся Лёнчик. – Всё равно Сергач в форме, никто не тормознёт. Короче, готовы шашлыки.

Лёнчик сгрёб с мангала охапку шампуров, быстро рассовал их всем в руки и плюхнулся на бревно рядом с Сонечкой – по другую сторону от Щёкина.

– Вас всё это не тяготит? – негромко спросила Милена.

– Не надо высокомерия, – мягко ответил Моржов. Милена принадлежала к разряду тех женщин, для которых упрёк в высокомерии не был оскорблением. Скорее, он был даже неявным комплиментом. Милена слабо усмехнулась. Моржов придвинулся к ней чуть-чуть поближе. Теперь он уже получил на это право. Милена признала за ним возможность высокомерия по отношению к Розке, к Сонечке, к Сергачу, Щёкину и Лёнчику. Высокомерие – от которого Моржов отказался, а она не пожелала – отделило их двоих от всех остальных и, следовательно, слегка сблизило.

Сонечка мучилась с шашлыком, боясь обжечься. Она стеснялась хищно разевать пасть и вцепляться в мясо зубами. Лёнчик без слов забрал у Сонечки шампур и принялся кормить Сонечку с рук, словно птенца. Блестящими от жира пальцами он стаскивал с шампура куски шашлыка, дул на них, а потом вкладывал Сонечке в открытый рот. Всё это было откровенно эротично и очень по-деловому.