Блудная дочь

Не полюбить долгожданную выстраданную девочку было просто невозможно. И хороша она была: настоящая русская богатырша, ручки-ножки в перевязочках, глазищи в пол-лица, волосы густые до плеч. Все няньки и медсестры удивлялись, как у такой маленькой матери мог появиться такой младенец: больше пяти килограммов веса и ростом 56 см. Чудо!

Поля знала, что Бог наконец-то услышал ее молитвы и подарил ей дитя.

Но счастье не было полным. Нет!

Девочку воспитать надо было так, чтобы ни у кого и никогда не возникало сомнений: она из приличной семьи. И чтоб она сама, ее девочка, помнила об этом и честь свою блюла и хранила.

Надо было серьезно думать над именем. Чтоб никакого подвоха не просмотреть ненароком.

Аня к тому времени из роддома вышла. Тоже с девочкой, которую без всяких раздумий и вычислений назвали они с мужем Любовью.

Такое имя перехватили! Дуракам везет. Имя было: не подкопаешься.

Тут Полину осенило: там Любовь, а здесь будет Вера! И – как ни крути, Вера – это Вера.

И именины у девчонок будут в один день. И бабушка покойная наречена была Софьей… Все сошлось, и все было правильно.

Полина выбрала Аню в крестные матери своей дочке. Аня – достойная крестная. Не подведет. Серьезная, правильная. А тайна ее… Может, просто кажется… Просто – такой характер. Или – было горе, но не по ее вине. Не было в Ане ни легкомыслия, ни распущенности. Лучшего кандидата найти невозможно.

Так и сложился дружный детский коллектив. Причем довольно многочисленный.

Когда папа Анечки кинул клич о продаже земли в их прекрасных, просто райских родных местах, Аня предложила принять участие в покупке всем, кто согласится с условием: дворцов и железных трехметровых заборов не возводить. Дома строить одноэтажные, деревянные. Размеры не оговаривались. Главное условие: сохранить окружающую природу в том виде, в каком она есть. Под участки отдавались поля. Преступление – иначе не назовешь. Но замысел был спасительным. Не соберись их сообщество, не быть не только полям, но и речке, и лесам вокруг, птицам, зайцам, лосям, лисичкам и, кто знает, может быть, и медведям… Были же когда-то в этих лесах медведи. И немало.

Идея была красивой. И во всех отношениях правильной. Что они получали, помимо красот и чистого воздуха? Они получали группу единомышленников. Приличные семьи с приличными детьми собирались каждое лето вместе, продумывали детский досуг, чтоб светлое время года не пропало зря и дети незаметно для себя продолжали чему-то учиться. Полина подключила Катерину с ее выводком.

В итоге дети летом не скучали. И зимой тоже. Все у них было: и лошади, и коровы, и лодки, и плавание к другому берегу реки за кувшинками, и лыжи, и страшные истории у печки…

У Веры друзья были – лучше не придумаешь. Люба, Женя, пятеро Катерининых красавцев (старшие, правда, отделялись от мелочи пузатой). Полина крестница, Ксения, и младшая на год ее сестра Лидия дружили с Илюшей и Юрой, племянниками Федора. Иногда, конечно, вечера проводили вместе. Но старшим хотелось уединения, у них были свои разговоры и планы, хотя малышня редко когда давала им возможность побыть вне их пристального внимания.

Веселые были времена. Полина, ставшая владелицей большого риелторского агентства, не имела возможности сидеть все лето на даче. Но со спокойной душой оставляла Верочку на попечение Ани и ее родителей. Крестная мать в обиду не даст. Так все и получалось.

Полина страшно хотела еще детей. Но после Верочки беременеть она перестала. Как отрезало. Врачи уверяли, что все у нее в полном порядке. У мужа тоже. Однако что-то не совпадало. Они ездили на курорты, делали все по расписанию, ели какую-то специальную еду – по нулям. В периоды, благоприятные для зачатия, и разговора не было, чтобы кто-то из них не мог или не хотел. В постель ложились два аппарата. Один – осеменитель, другая – осеменяемая. Поза полагалась только одна, самая благоприятная для зачатия. Без предисловий, прелюдий, лишних разговоров аппараты занимали положенные позиции и выполняли свою работу. Честно работали, не уклоняясь. Только толку от этой работы не было совсем.

Полина злилась, мрачнела, скандалила. Муж молчал, замыкался.

Конечно, в храме она каялась, что из-за нее семья не знает покоя. Грех ей отпускали. В воскресенье. А в понедельник все начиналось по-новому. Такой уж у нее оказался нрав. Ничего она не могла с собой поделать. Деньги так и шли в руки. Тут она умела и выждать, и потерпеть, и привлечь кого надо. В семье не было у нее ни терпения, ни такта, ни деликатности. Она всегда знала, как лучше. Разве то, что она сейчас имеет, не доказывает это?