Никогда. Никогда и никто. Ни одна живая душа, включая педагога по специальности, не обрушивали на голову Полины подобные оскорбления. И чем же она заслужила подобное? Она даже растерялась поначалу. Но Верка так психовала и тряслась, что ее начало рвать – еле до туалета добежала. И вот пока ее там выворачивало, мать собралась и готова была дать достойный отпор распоясавшемуся подростку.
Верка, впрочем, на кухню продолжать скандал не вернулась. Полина ринулась в туалет, там дочери не было. Рубашка только клетчатая испачканная валялась.
Переодеться пошла, догадалась мать и стала ждать у двери на Веркину половину. В полной боевой готовности. Один вопрос не давал ей покоя: неужели этот развратник Илья до такой степени ничего святого за душой не имеет, что посмел (посмел!!!) переслать ее, Полино, письмо своей «милой любимой Верочке»? Очевидно, да. Потому что поколение выросло совершенно другое. И у них нет никаких принципов, никакого уважения к устоям, приличиям, к старшим и – даже – к самим себе. Нет ни уважения, ни страха. Пустота одна внутри у них. Куда мы только катимся, Боже мой! Ну, ничего. Она это так не оставит! Она ему тоже все порушит, как порушил он ее семейный покой и покой ее дочери.
Полина успела даже мельком глянуть на себя в зеркало и очень понравиться себе, как редко бывало в последнее время. Худенькая, светленькая (она в последнее время стала очень удачно осветлять волосы, подобрали с парикмахером очень элегантный оттенок), нежная, беспомощная. Глаза выражают скорбь и участие. Хороший сложился образ. Правильный. Сейчас главное внушить, что все делается для ее, Верочкиной, пользы и светлого красивого будущего.
Тут вихрем выскочила Вера. Все разумные гармоничные планы Полины рухнули в тот же миг. Видно было, что дочь решительно и бесповоротно собралась уходить. Не так даже важно куда. Важно, что ночь на дворе. Важно, что разговора не получится, проблема роковым образом усугубится.
– Нам надо поговорить, – стараясь казаться спокойной, промолвила Полина в спину обувающейся дочери.
– Со стенами разговаривай, – чужим бесцветным голосом откликнулось самое главное существо Полиной жизни.
– Может быть, ты выслушаешь и постараешься понять? – не оставила тем не менее попыток несчастная мать.
– Я ухожу. Понимать тебя не собираюсь. Ты сама никого никогда понимать не хотела и не пыталась даже. И я не буду. Все твое оставляю. Мне от тебя ничего не нужно.
Полина внимательно вгляделась и с тоской поняла, что даже одета расстроенная Вера более чем продуманно: в те простецкие вещи, совершенно, кстати, безвкусные, что покупал ей отец: невыразительные серые джинсы, такого же цвета свитер и синюю дутую куртку.
– Но как следует запомни, – сухо, без слез в голосе, но с такой интонацией, что у Полины мороз продрал по коже, произнесла дочь, – запомни и вникни: если Илья узнает об этом, если ты хоть словом… Я жить не буду. Только попробуй хоть кому-то об этом сказать, воровка! Оставайся жить одна в своей затхлой никчемной дыре. Я с тобой ничего общего иметь не хочу.
– Что значит «если Илья узнает»?! – отчаянно крикнула ничего не понимающая Полина в спину дочери.
Ответа можно было не ждать. Дверь за Верой резко, с грохотом захлопнулась. За той чужой непонятной разгневанной женщиной, которая когда-то, еще совсем недавно, уютно сидела с матерью на кухне, ела ее пироги, щебетала и болтала всякие веселые глупости про лошадиные повадки и ощущения.
– Так вот что чувствовали тогда мои, когда я уходила! – примчалось вдруг запоздалое понимание.
Но как примчалось, так и умчалось. Потому что Верочка ушла гораздо страшнее, чем когда-то она, Поля.
Вера не взяла ни одной вещички. Ключи ее остались лежать на столике у входной двери. Мобильник валялся на полу в ее комнате. Ничего. Никаких концов. Где ее искать?
Надо было звонить мужу, чтоб он провалился. Она не говорила с ним ни разу с тех пор, как он ушел. Знала, что он общается с дочерью. Куда ж они друг без друга! Но это ладно. Это пусть. Все-таки отец. И раз Верке это было так надо – пусть. Она никогда не возражала, хотя и радости, понятное дело, никакой не испытывала. Ее это выбивало из колеи, дестабилизировало. Но мириться все же с их общением приходилось. Но не самой же общаться с предателем!
Но тут случай особый. Экстраординарный. Кто знает, что ей в голову взбредет, этой пылкой влюбленной? То ли поедет сейчас прямо к Илье, семью его бить, то ли к отцу, то ли… Кто его знает. И – главное – характер какой нарисовался у мямли! Полина-то думала, что Верка вся в папочку-молчуна, а оказалось… Впрочем, что оказалось? Откуда Полина знает, какой у мужа характер? Молчал, терпел, уступал. Думала – слабак. А он, может, от снисхождения, от силы своей и уступал. Терпел многое. Имел силы терпеть.