Блудницы Вавилона

АНДРОМЕДА (в цепях):
Подобно той Елене, настоящей,
Что Трои не видала никогда,
За призраком которой корабли
В тщете носились, волны рассекая,
За призраком, что так любил Приам,
Видением, ниспосланным богами,
Чтоб разума навек лишить мужей,
Иль, может быть, видением богини,
Желающей Елену сохранить
От вожделения Париса и безумств
Тех, суждено кому разрушить Трою…
Я тоже в жертву отдана фантому
Тщеславия отца, что вызвал гнев
Великого владыки Посейдона.
Но смерть моя куда как не фантомом
Представится, когда придет морское
Чудовище, что эти берега
Из года в год привыкло разорять.
Что, если это чудище реально,
А не пиратами придуманные сказки,
И можно откупиться от него
Лишь кровью взлелеянной невинности моей!
И кто мои оковы разорвет, как не пират?
Ведь знают все: герои — пираты те же
Под другим прозваньем, с судьбой ведущие
Неравную борьбу, у времени похитить
Пытаясь мантию величья. У богов
Крадущие бессмертия огонь. И у самих
Могил забвение пытаются украсть.
И все ж не для того ль герои место
Желают у истории отнять,
Чтоб возвести на нем свой фаллос власти?
Не сыновей и дочерей чтоб породить,
Но имя, только имя героя,
Перед которым женщины должны,
Колени преклонив, молиться и стенать?
И все равно душа героя жаждет,
Пирата жаждет, чтоб взял меня
И муки ожиданья прекратил.
А может быть, герой с пиратом в схватке
Сойдутся и падут к моим ногам,
Оставив рядом меч окровавленный
И острый зуб чудовища морского,
Чтоб цепи разорвать и распилить.
Оковы сбросив, я б умчалась прочь
И стала жрицею в укромном храме леса,
Там, где не рыщет привиденье-бог,
Где не выходит, ухмыляясь, он из тени
В обличье безмятежном пастуха
И,не всплывает из глубин наядой
С грудями крепкими и прядями златыми,
А после, маску сбросив, предстает
Самим собой. Ах, рвется как душа
Моя меж страхом перед поруганьем
И страхом быть спасенной от него.
Ах, как безумно мучает меня
Желание обеих этих судеб…
Но что это, на берегу какой-то шум,
Какой-то скрежет когтей… Иль не когтей?
Шаги и звон железа? Я слышу: о воздухе
Доносится дыханье, какой-то шорох быстры
Словно конь в галоп пошел по облакам,
Его копыта на кружевах их оставляют дыры.
Из них сочится дождь, иль это слезы неба?
Откуда, с моря или с неба он идет?
Герой ли он? Бог? Зверь иль человек?
А может быть, я слышу сердца собственного
Стук, потока крови эхо в цепях,
Что держат крепко, как любовника объятья?[4]

За несколько дней до постановки «Андромеды» Алекс прогулялся до перекрестка Эсаглии и Каср, в душе опасаясь и отчасти надеясь, что не найдет там никакого салона.