Блудное художество

Федька тоже высмотрел себе местечко повыше. Он после ночной суеты прихрамывал и бегать не желал, но это было и необязательно - он не стал переодеваться, и народ, видя архаровца в мундире, уже вел себя потише. А две молодые цыганки, поймав его взгляд, сразу же убрались от круга.

С завистью глядя на всадников в халатах, Федька тосковал - ах, почему он так не умеет? И воображал, как бы он понесся на коне по кругу, как бы соскальзывал по крутому боку и висел вниз головой, но при этом еще метко стрелял из пистолета в кем-то подброшенную шапку, а не то что эти - из луков по куриным яйцам! Тоска эта, совершенно мальчишеская, отвлекла его от печальных мыслей о покойнике Демке.

Следовало бы сразу послать к тому дому наряд драгун, похватать всех, кто там засел. Но Тимофей, которому Федька изложил свои стратегические соображения, ответил так: у этих мазуриков непременно есть какие-то договоренности насчет оповещения, и дураками они будут, если останутся там сидеть, зная, что покушение на Архарова провалилось. Скорее всего, они, поняв, что упустили Федьку с Клаварошем, тут же разбежались. Статочно, пытались добраться до Ходынского луга, но драгунские патрули посторонних туда не пускали.

А отчаянные киргизы творили чудеса - стояли вдвоем, в обнимку, на одном седле, словно бы не замечая, что конь под ними даже не просто идет галопом, а перескакивает через подставленную жердину. Федьке ббезумно хотелось хоть раз в жизни проделать то же самое, и он был страшно недоволен, когда Саша отвлек его от прекрасных мечтаний ради какого-то черномазого урода.

– Так ты сам был при том, как господин Архаров велел ему из Москвы убираться? - спросил Саша.

– Сам не сам, а как он из нашей черной души орехи вытряхал - знаю. И как его Клаварош по коридору вел - видел… - тут Федька задумался. - А ну-ка, где ты того итальянца оставил?

– На помосте, с тростями. Это ж, наверно, год учиться надо, чтобы так две трости на лбу держать…

– Пошли! Где тот помост?

Федькина тревога пока еще была Саше непонятна. Он повел помрачневшего товарища через толпу, сбился, но вывел к нужному месту. Федька ковылял за ним как только мог быстро - хотя и, наученный товарищами, перетянул ногу полосой холста, но ступать на нее было больно.

На помосте был уже другой штукарь - тешеншпилер в невероятном кафтане, желтом с какими-то оторочками и хвостами, он засунул в табакерку большой зеленый платок, скомкав его нещадно, покрутил табакерку так и сяк, а извлек из нее уже платок красный. Многие, увидев, сие, крестились, а один человек даже бросился наутек.

– Куда штукарь подевался, что трость на башке держал? - спросил Федька кого-то из зрителей.

– Вниз спустился, Под настилом, поди, - отвечал тот.

Помост был обит размалеванной холстиной. Федька, недолго думая, пропорол ее ножом и полез вовнутрь. Саша остался снаружи, придерживая край разреза.

В этом невеликом темном пространство хранилось имущество штукарей, тут они отдыхали, трудясь наверху попеременно. Свет попадал сюда сверху - на высоте человеческого роста были оставлены щели в вершок между холстиной и настилом. И между коробами со штукарским добром возились за полу два человека. Федька бы подумал, что любятся, да только оба, похоже, были мужиками.

Вдруг один из них вскрикнул, а другой вскочил на ноги с такой ловкостью, словно веса в нем не было вовсе.

Его лицо попало в полосу света.

– Сволочь, - сказал Федька, заступая ему дорогу. - Ну, держись!

Противник, видно, был грозен против безоружных - а Федька переложил в левую руку нож, туго сжал правый кулак и был бы молодец молодцом, кабы не нога.

Канзафаров приподнялся на локте. Он был ранен - но готов продолжать драку.

Штукарь отступил - и вдруг, подскочив, ухватился руками за какую-то жердину под самым настилом, подтянулся и, качнувшись, ловко закинул наверх ноги. Федька задрал голову, готовый к нападению с потолка, но штукарь опять куда-то мотнулся, соскочил довольно далеко и, пропоров холстину, исчез.

– Сашка! Беги за ним, Сашка! - заорал Федька. - Справа заходи!

Саша, видевший лихие маневры штукаря, исчез.

– Федя, помоги мне, - позвал Степан. - Он меня в плечо ткнул, жилу бы не перешиб.

Федька опустился рядом с ним на колено.

– Вот сукин сын! - сказал он сердито. - Прощайся, Степа, с кафтаном.

И, оттянув ткань, ловко отхватил разом рукав кафтана и рубахи, обнажил раненое правое плечо.

Среди прочего добра в карманах у архаровцев частенько лежала полоса холста, туго смотанная, на случай ран, и всякий из них умел наложить простую повязку. Федька нашел в канзафаровском кармане платок, не сказать чтоб очень чистый, свернул его, свел края раны, закрыл и сразу захлестнул холщевой полосой.

– Жилу, кажись, не перешиб. Кабы жилу - кровища бы хлестала. Как это ты с ним сразу схватился?

– Черт его знает! Я сказал лишь, что ему в Москве быть не велено, так чтоб тут же убирался, а он нож выхватил! Ну да и я не лыком шит - удар-то отбил, и мы сцепились… Он, подлец, верткий, как змея… Спасибо - ты вовремя подоспел…

Пока Степан говорил, Федька помог ему подняться и усадил на короб.