Блудные братья

— Нам непросто понять ваш страх утратить отдельного члена своего сообщества, — сказал Блукхооп. — Вас так много, вы такие одинаковые. Что значит одно человеческое существо, когда остается человечество? Эта потеря будет немедленно и сторицей возмещена — у вас нет проблем с рождаемостью. Но вы все еще ставите общественную значимость отдельного индивидуума в зависимость от его личностных характеристик. Вы, как и тысячи лет назад, храните приверженность иерархической, клановой структуре общества. Только нынче градация происходит не по имущественным и сословным признакам, а по объективной, а чаще — мнимой существенности вклада в культуру или науку. Ну что ж… Если утраченный член и впрямь обладал некими выдающимися характеристиками — что мешает искусственно промоделировать и воспроизвести их в ближайшем же потомстве? И даже если такое невозможно — ведь сохранятся его труды, записи… хотя бы тот же «Ночной кошмар в Пайлоттауне». Разве этого недостаточно?

— Мы не хотели бы, чтобы все ограничилось записями, — сдержанно заметил Агбайаби. — Мы хотели бы, чтобы за тем, что уже есть, следовало что-то еще. И как можно дольше.

— Ничто не длится вечно. Позвольте вам напомнить этот трюизм. Иногда бывает разумно остановиться на вершине, вместо того, чтобы неожиданно для всех, в том числе и для себя, вдруг сорваться в пропасть… — В окошке перламутровой капсулы трепыхнулась тонкая пелерина и пропала. — Впрочем, все это — праздные рассуждения на отвлеченную тему. Вы не желаете ни малейшего разрыва целостности, и это ваше право. Мы можем не понимать его, но мы обязаны принять его.

— И помочь вам не допустить потерн, — прибавил Грозоездник.

— Бруно, — обратился Носов. — Я знаю, что это не совсем укладывается в рамки местных законов. Но вы должны допустить моих людей на очередной концерт Озмы. И на все последующие, кстати. И дать им свободу действий.

— Это будет непросто, — задумчиво произнес Понтефракт. — Озма пробудет в Тритое двадцать семь дней…

— Полагаю, вы не ждете, что толпы громил в защитной броне станут разгуливать между рядов, бряцая боевыми фограторами, — с легким сарказмом сказал Носов.

— Не жду, — согласился Понтефракт, продолжая сохранять озабоченный вид. — Я знаю, что вы незаметны неискушенному глазу.

— Искушенному — тоже, — веско промолвил Носов.

Интерлюдия. Земля

— Вам повезло, — проговорил Грегор серьезно. — Это надо было уметь: пробыть в лесу час с небольшим и нарваться на укус «жан-лок-ванг»! Я вам завидую.

— Я не могу понять, когда ты начинаешь шутить, — сказал Кратов.

— Чтобы не рехнуться от забот, я шучу беспрестанно, — с печалью в голосе пояснил Грегор. Он вдруг хихикнул: — Мне повезло, что я микробиолог. Никому в голову не придет пригнать ко мне в лабораторию стадо всех моих мутантов в назидание…

— Ты не знаешь, что там с ними стряслось? — спросил Кратов. — Почему они оказались в лесу, а не… умерли, как предполагалось?

Грегор отрицательно покачал головой:

— Не знаю. Учителя разбираются.

— И зачем Майрону понадобилось изгонять с Фермы единорога? Ведь это один из немногих абсолютно удачных бионтов.

— Потому что Майрон — кабан! — с неожиданным ожесточением заявил Грегор, глядя в сторону.

— Кабан?!

— Угу. Свиной самец. Такое животное, которое обычно берут за щетину и тычут клыкастым рылом в… землю, пока оно не поймет.

— Что поймет? — озадаченно смеясь, спросил Кратов.

— Что оно — кабан… Так я пойду?

— Беги, милый. Спасибо, что навестил. И… не бей Риссу.

— С этого дня она занимается кухней, — зловеще произнес Грегор.

— Как ты полагаешь, что от этого пострадает больше — ее свобода или ваши желудки? — усмехнулся Кратов.

Лицо Грегора сразу же сделалось чрезвычайно озабоченным.

Светило незлое утреннее солнышко. Медлительно перепихивал с места на место напитанные влагой и растительными запахами воздушные массы легкий ветерок. Сдержанно шебуршали над изгородью большими овальными листьями пыльно-серые деревья (поначалу Кратов счел их фикусами-переростками, но это оказалась «ка-он», местная разновидность каштана; чуть позже Кендра Хименес показала ему настоящий тропический фикус — это была махина почти в три обхвата, при виде которой смешно было и вспоминать о традиционной кадке, символе средневекового мещанства!). Кратов сидел на скамье под навесом и немного отстранение взирал на обычную всеобщую суету. Отпаниковав и проревевшись после ночных приключений и рассветного пришествия монстров, Ферма продолжала жить своей малопонятной и многообещающей жизнью. Хотя и нельзя было отрицать, что он внес в нее свою лепту дополнительных забот…

В своем загоне буянил Дракон: ему хотелось на волю, в ледяные струи ближайшей речушки и к несуществующей подруге. Майрон, похоже, о нем позабыл, сейчас у него была другая головная боль (что, впрочем, его никак не оправдывало): стадо «смоляных бычков» всех мастей и размеров, да в придачу Конек-горбунок, плод разнузданной хэллоуинской фантазии…